Генри Олди - Черный ход [СИ litres]

Останавливает, не вынимая шансер из кобуры.

– Ваш отец, – нотариус макнул в чернильницу перьевую ручку, – составил завещание. Есть кое-что, что он оставил лично вам. Оспорить этот факт нельзя, закон не позволяет.

– Папа оставил мне что-то?!

– Да.

– Что же?

– Собранный им «мешок искр». Я имею в виду, собранный им лично для себя, а не для компании. Как успешный спарк-дилер, ваш отец мог в счет жалованья резервировать для себя искры определенного характера.

– Что это значит?!

– Какая у тебя искра? – вмешался дядя Том. – Я спрашиваю о характере.

Рут пожала плечами:

– Я могу поднять тебе температуру тела. Тебе, тете Мэг, кому угодно.

– На сколько?

– На три-четыре сотых градуса.

– У вашего покойного отца, мисс Шиммер, – нотариус помахал в воздухе исписанным листом, давая просохнуть, – была точно такая же искра. Редкий случай, обычно характер искры не передается детям от родителей. Есть люди, которые скупают искры определенного характера. Единый характер скупленных искр усиливает силу искры врожденной…

Дробовик, вспомнила Рут. Хлыстик. Когда шериф посетил хижину, где держали пленников, он нашел там три трупа: двух бандитов, которые успели окоченеть, и Роберта Шиммера, застреленного в упор.

Главарь исчез.

– Папа их убил, – голос Рут треснул. – Поджарил изнутри. Он убил их, спасая меня. Я…

Прошлое.

Его нет, оно прошло.

Его нельзя уложить в седельные сумки и привезти в другое место, другое время – ни в настоящее, ни в будущее. Впрочем, иногда оно приходит само, пешком, не спрашивая разрешения – так, будто мы живем в мире, отличном от нашего.

Этот Пирс хрипит. Лицо его наливается кровью, зубы стучат. На лбу выступают крупные капли пота. Пирс пытается встать и падает на колени. Озноб. Скрежет зубовный. Ломота в мышцах, заметная со стороны. Судороги. Слабость; хуже, бессилие.

Температура его тела повышается.

Еще, еще.

Рут впервые пользуется отцовским «мешком искр», но это как дышать – если уже шлепнули по заднице, никуда не денешься, кричишь и дышишь. Это как дышать, это как толкать в гору тяжеленный камень. Камень высотой с тебя, гора высотой до неба, вершина прячется за облаками. Ты толкаешь, упираешься босыми ступнями в каменистую тропу, руками и плечами в неподъемную махину, обдирающую кожу до самых мышц – шаг за шагом, вдох за выдохом.

В детстве отец рассказывал ей сказку про древнего грека Сизифа, хитреца и обманщика, наказанного богами. «Все мы сизифы, – смеялся Роберт Шиммер, гладя дочь по волосам. – Хитрим, обманываем, тащим камень в гору. Знаем, что рано или поздно он скатится обратно, а мы следом за ним. Радуйся, что твой камешек еще лежит у подножия. Спи, маленькая, храни тебя Господь!»

У подножия? Нет, уже на полпути к вершине.

Со временем творятся маленькие злые чудеса. Время, если можно так выразиться, тахтонье – минута за год, час за жестянку леденцов, вечность по четвертаку за штуку. Умом Рут понимает, что с того момента, как ее искры подожгли этого Пирса, прошло не более двух-трех секунд. Она понимает, но поверить в такую чушь она неспособна.

Камень ползет вверх, нагревается на солнце.

У Пирса начинается припадок, похожий на приступ падучей, но быстро прекращается. Лже-отчим делается вялым, сонным. Только глаза лихорадочно блестят, грозя вылезти из орбит. Шея закостенела, не гнется, голова словно насажена на железный флагшток. Пирса тошнит зеленой желчью, рвота стекает на грудь, пачкает одежду. Пальцы скрючиваются подобно когтям ястреба, вцепившимся в добычу.

– Нет, – говорит Рут. – Это ты добыча.

Ничего она не говорит. Губы не слушаются, язык занемел. Она думает: «Это ты добыча». Думать тяжело, мысли отвлекают от главного. Камень, гора, тропа. Зрением, отличным от человеческого, Рут видит море – далеко внизу, под горой. Черные волны, белые барашки. Берег, пристань, толпа на пристани. Там ночь, пожар, паника. Там что-то происходит, но Рут нельзя отвлекаться.

Пирса трясет. Дрожь мелкая, противная.

Как отец сделал это сразу с двумя Пирсами? Рут раньше не представляла, чего стоило отцу задержать бандитов, пока книжная девочка гнала Мэгги прочь от заброшенной хижины. Опомнись, дурочка! Какие Пирсы? Дробовик и хлыстик, негодяи без имени и чести, а на главаря отца не хватило. Мистер Джефферсон теперь почтенный бизнесмен, владелец угольной шахты, он прячется в конторе шерифа под защитой закона…

Перестань отвлекаться. Толкай камень, грей чужой котелок на своем огне. Молись, чтобы у Джошуа Редмана и того Пирса вышло что-нибудь толковое. Грей, толкай, молись. Шаг, другой, третий.

Рут не знает, чего ей ждать, если ее затея выгорит. Взгляд шансфайтера требует усилий, а силы на исходе. Наверное, «мешок искр», оставленный ей в наследство, сильно потерял в весе после того, как Роберт Шиммер превратил двоих мерзавцев в жарко́е. Огня не хватает, он вот-вот погаснет. И все-таки часть сил, необходимых для воплощения замысла, Рут отдает на то, чтобы посмотреть на мир так, как это делают стрелки́ из вероятностных револьверов.

Она не жалеет об этом поступке.

Рут видит тахтона. Рут стреляет.

Нет, для мисс Шиммер все происходит иначе. Сначала Рут стреляет, а только потом осознает, что видит тахтона.

Воображаемый друг, будь он проклят, ничем не отличается от Бенджамена Пирса, если не считать общей размытости очертаний. Выскочив из тела, бьющегося в агонии, он сломя голову бросается к дверям. Вряд ли тахтон нуждается в дверном проеме, чтобы выйти из кабинета, но годы, проведенные в водолазном костюме , приучили его к некоторым ограничениям, налагаемым враждебной средой. Сейчас он слепо копирует свои действия, будто по-прежнему состоит из плоти и крови, нет, одет в кровь и плоть.

Это и губит беглеца.

Несчастный случай Рут всаживает ему в затылок. Вопреки ожиданиям, голова тахтона не разлетается вдребезги, а вспучивается дюжиной рыхлых горбов. Кажется, что в тахтоньем мозгу завелись кроты – всем семейством они лезут наружу. Горбы лопаются, но кротов не видать, напротив, в дыры со свистом врывается воздух, закручивается воронками, всасывается внутрь.

Все это Рут вспомнит потом. Сейчас она просто стреляет.

Две черных полосы в спину, одну за другой. Три несчастья в поясницу: пару больших, одно малое. Торопясь, Рут перезаряжает шансер: курок на полувзвод, открыть дверку барабана… Каждое действие – благодарность дяде Тому, вбившему свою науку в мисс Шиммер, как плотник вбивает гвоздь в доску: по самую шляпку.