Ши Эрншоу - Зимняя Чаща

В лагере часть построек уже исчезла, они сгорели дотла. Не могу с уверенностью сказать, остался ли еще кто-нибудь там, оказавшись запертым в ловушке своих хижин. Все вокруг пылает, и я ничего не могу сделать, чтобы остановить это бедствие.

Поднимаю глаза к небу. Оно сейчас темно-серое, цвета пороха, и мне вспоминается, что я чувствовала, когда провалилась в озеро, когда с меня словно заживо содрали кожу, когда кольцо бабушки соскользнуло с моего пальца и исчезло во тьме. Ушло в бездонную глубину озера.

Но Джаспер нашел его потом в Чаще. Кольцо вернулось.

То же самое случилось, когда я нашла Оливера.

И он, и кольцо утонули в озере.

Я делаю глубокий вдох, стараясь поспевать за своими мыслями, пока они не разбежались прочь.

Мистер Перкинс говорил, что у золотоискателей была традиция бросать в озеро ценные вещи, и это жертвоприношение должно было умилостивить, успокоить Чащу. Старатели поступали так потому, что считали озеро живым, бьющимся сердцем здешних мест.

У меня в голове начинают складываться кусочки головоломки. Наконец-то стали видны падающие в лучах солнечного света пылинки.

– Вещи, упавшие в озеро, – говорю я вслух, обращаясь к ночному небу и пылающим деревьям, – возвращаются и вновь появляются в глубине Чащи.

Я трясу головой, неожиданно поняв все.

До этого я никогда не знала, каким образом появляются в Чаще потерянные вещи. Какая темная форма колдовства проявляется таким способом, чьи это злые шутки. Теперь я знаю: если что-то упало в озеро, оно вернется вновь в Чащу. Лес и озеро связаны друг с другом. Они единое целое.

Именно такую запись я сделаю в книге заклинаний, если у меня когда-нибудь появится такая возможность.

И вот в одну роковую ночь, во время сильной зимней бури, парень упал в озеро, и утонул в его бездонной глубине, и был снова выброшен на землю, оказавшись в Чаще. Этот парень оказался жертвоприношением озеру, сделанным в штормовую ночь.

А затем во время полнолуния я нашла его. В лесу. И он – мой. Чур, мое!

Теперь я все понимаю, теперь я все вижу, но это ровным счетом ничего не меняет. Оливер по-прежнему мертв. Да, лес вернул его, но вернул, как бы это сказать… не целиком, не полностью.

Холод от замерзшего озера пробирается сквозь мои ботинки, и я начинаю дрожать. Мне кажется, я слышу, как Оливер зовет меня, ищет, но не может найти, потому что слишком густым стал стелющийся над озером дым.

Огонь взлетает к небу с вершин растущих вдоль берега деревьев. Пожирающий все вокруг, злой, голодный огонь. Пожар гудит, словно несущийся по рельсам поезд, высасывая, выжигая из воздуха весь кислород. Я знаю, что моего дома больше нет. Ничего не осталось от него, кроме выжженного пятна на земле. Да еще кучки закопченных кирпичей и сажи.

Слезы наворачиваются мне на глаза, и я падаю на лед, становясь как бы частью озера.

Я родилась в доме, где обитали все Уокеры, жившие до меня. Теперь этого дома нет, и от него остался только пепел.

И это случилось по моей вине.

Как же я была не права, как же я ошибалась! Ошибалась, когда думала, что Оливер убил Макса. Ошибалась, когда думала, что моя смерть рядом. А может, и не ошибалась: возможно, смерть по-прежнему ищет меня. Здесь, на этом озере. В этом пылающем лесу.

Что лучше – сгореть заживо или утонуть? Что из этого менее болезненно? Невеселый выбор, если честно. Лед начинает прогибаться под весом моего тела. Теперь на его поверхность уже выдавился слой воды толщиной в пару сантиметров. Я зажмуриваюсь и стараюсь отогнать от себя холод и звук деревьев, с треском падающих на землю где-то в отдалении. И звук ревущего по краям озера пламени. Пепел усыпал мне волосы, тлеющие угольки падают к моим ногам, растапливая под собой лед.

«Я слишком долго ждала», – в который раз думаю я. Мне нужно было уходить вместе с Сюзи и мистером Перкинсом.

Вскоре лед треснет и расступится подо мной. Вскоре я упаду в озеро и утону, как Оливер в свое время.

Стану еще одним жертвоприношением озеру.

Покрытая снегом растительность не должна гореть. Но ярость способна проделывать странные вещи. Сегодня ночью она, например, спалила лес. Будь здесь моя бабушка, она все исправила бы. Провела бы пальцем по воздуху, и деревья, послушавшись ее, перестали гореть. Ей под силу было сделать это.

Сквозь дым я вижу лагерь на другой стороне озера и нескольких парней, бегущих прочь от своих хижин. Они еще не все успели сбежать. Некоторые до сих пор остаются в лагере.

«Лес хочет сгореть», – думаю я, а затем повторяю это вслух – ни для кого, для себя только. Лес хочет сгореть и хочет, чтобы все мы сгорели вместе с ним. Может быть, лес заслужил это. Может, он слишком долго простоял на свете. Я крепче прижимаю к своей груди книгу заклинаний и думаю обо всех Уокерах, кто вырос, вышел из этих лесов. Обо всех легендах, что живут в этой земле и на страницах этой книги. А теперь все это сгорит.

Моя голова начинает гудеть, и у меня вновь возникает знакомое уже ощущение того, что я уже была здесь. Стояла на этом месте, на этом льду, и думала о том же самом, что сейчас, и чувствовала, как обжигает мои легкие пепел. Ощущение дежавю охватывает меня так стремительно, так сильно, что моя голова непроизвольно запрокидывается вверх, к багровому небу.

Тик, тик, тик, тик. Щелк!

Я моргаю, стараюсь сфокусировать свой взгляд и все крепче, крепче прижимаю к себе книгу заклинаний.

Лед колышется подо мной – настолько тонкий, что я вижу сквозь него черную бездну у меня под ногами. Слышу, как кричит где-то в дыму Оливер, повторяя мое имя. Судя по звуку, он уже где-то близко.

«Я выросла в этих лесах, – думаю я. – Как и все Уокеры. Этот лес принадлежит мне, а я – ему».

Лес волнуется, стонет, кричит вдоль берега, пламя бушует, подстегиваемое злобой и местью. Лед трещит подо мной. Страх когтями вцепляется мне в горло.

Откуда-то из дыма вновь кричит Оливер, но я не слушаю его, не откликаюсь, чтобы указать, где я нахожусь. Вместо этого я вглядываюсь в жуткое небо, в верхушки деревьев, которые я едва различаю над дымной пеленой. И меня не покидает чувство, что лес наблюдает за мной, прислушивается ко мне. Он знает, кто я.

– Я Нора Уокер, – тихо говорю я, как и всегда делаю это, входя в Чащу, но сейчас эти слова кажутся мне какими-то мелкими, ничтожными. В них не чувствуется никакой магии. Никакого смысла. Я думаю о моей бабушке, вспоминаю, какой крепкой она была – как якорь, который невозможно было сдвинуть с места без ее воли. Многие боялись бабушки – ее сильного высокого голоса, шапки ее буйных темных волос. Я никогда не видела, чтобы она расчесывала их, но вот что удивительно: растрепанные, спутавшиеся от сильного ветра, бабушкины волосы спустя мгновение уже лежали ровными шелковистыми прядями у нее на спине. Моя бабушка была просто чудо. Как мне хотелось бы, чтобы она сейчас была здесь, рядом со мной. Как мне хотелось бы знать все, что знала она. Уметь, как она, командовать растущими вокруг деревьями.