Шон Хэмилл - Космология монстров [litres]

– Твое здоровье, – сказал я.

«Блуждающая тьма» открылась и привлекла огромные толпы посетителей, несмотря на особый полицейский режим и непрекращающийся кошмар в нашем городе. Я выслеживал незнакомцев, колотил в стены, хлопал дверьми и собирал спелые, полные жизни панические крики. Иногда я даже не прикасался к «Брэду» или «Кэтти», а иногда уволакивал их, наводя ужас на посетителей. Непредсказуемость нервировала подставных актеров, что усиливало страх гостей и делало катарсис выхода на парковку – под присмотр наших охранников – намного слаще. Из меня получился хороший Монстр, и мне очень нравилась эта работа. Когда я надевал на себя костюм, отделенный от мира барьером меха, ткани и пластика, все остальное переставало иметь значение.

И только в конце вечера, когда я снимал с себя вторую кожу и вновь превращался в Ноя Тёрнера, я начинал испытывать смущение и тревогу. Мы с Донной по-прежнему держались за руки и украдкой целовались во время работы, но я ничего при этом не чувствовал. Я много думал о последней «суицидальной записке» Юнис, где она писала о людях, которые выкапывают из других то, что им нужно. Я ощущал себя пустой оболочкой, управляемой дистанционно. А чаще всего чувствовал зыбкий расплывчатый страх, как будто вот-вот произойдет нечто ужасное, и я не в силах это предотвратить.

Как оказалось, предчувствие меня не обмануло. Но произошло не одно, а целая серия событий.

В следующий понедельник после нашего открытия я вернулся домой из школы и обнаружил, что дверь в спальню Юнис закрыта. Я остановился перед ней, ожидая услышать приглушенный смех или шорох простыней, но там было абсолютно тихо. После этого я спустился вниз на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь перекусить. Проходя через столовую с бутербродом с арахисовым маслом и джемом, я заметил на столе белый конверт. Новая записка от Юнис? Я сел за стол и решил прочитать, пока ем. В конверте лежало несколько листов бумаги, но сверху оказалась записка, написанная незнакомым почерком:

«Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах, делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребства» – Римлянам 1:26–28.

Я раскаялась в своих грехах. Если тебя заботит спасение нашего мира, то ты раскаешься тоже. Пожалуйста, не звони мне больше.

Твоя сестра во Христе,

Со следующей страницы начиналась записка Юнис:

Дорогой Ной,

Нелепая штука – любовь. Химический дисбаланс в организме, что-то вроде болезни. Мы подхватываем ее на некоторое время и сходим с ума, но что случается, когда она проходит? Если нам «повезет», мы лишь обременяем себя несовершенным браком, ипотекой и несносными, обиженными, вечно нуждающимися в чем-то детьми. Наши амбиции, мечты и потенциальное величие угасают под гнетом желания получить человеческий контакт и несколько оргазмов (каких-то кратковременных телесных сокращений, которые можно легко достигнуть самостоятельно). И все же 99 % музыки, живописи, литературы и кино посвящено любви. Люди продолжают делать вид, будто это самая лучшая, самая естественная вещь на свете. Мы посвящаем бесконечные песни болезни, оставляющей после себя множество шрамов.

А знаешь, что хуже заражения любовью? Болеть и делать вид, будто тебя это не касается. Сказать «отвали!» после того, как тебе решили открыться. Хуже всего, что в глубине души она знает правду о себе, но все равно позволила какому-то подонку себя запугать и вынудить написать все это. Почему у сволочей в этом мире так много власти? Я не понимаю.

В конце не было ни шутливого приговора, ни обнадеживающего послания. Письмо просто прерывалось. Я подошел к комнате Юнис и постучал в дверь. Она открыла мне растрепанная, с опухшим лицом.

– Чего тебе, Ной?

Я заглянул за ее спину в темную комнату, и на секунду мне показалось, будто я вижу широкое и глубокое пространство – огромный сказочный бальный зал с окнами от пола до потолка, полными лунного света. Я посмотрел на усталое, нетерпеливое лицо Юнис, затем снова в комнату. Впечатление пропало. Теперь комната выглядела как обычно: аккуратная, полная книг, с маленьким телевизором на комоде, из которого лился бледный голубой свет.

Я показал ей записку.

– Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Все хорошо, – сказала она.

– По твоему виду не скажешь.

– Со мной все хорошо, – повторила она, отчеканив каждое слово. – Я думала, тебе нравится читать про то, что у меня на уме. Но если ты недостаточно взрослый, чтобы понять, о чем там…

Она протянула руку к записке.

– Нет, нет, – сказал я и отошел. – Наверное, я слишком остро отреагировал. Извини за беспокойство. И… за другое тоже… ну, ты поняла.

Она поморщилась.

– Поговорим позже.

На следующий вечер, когда ушли последние посетители, я отказался от позднего ужина в компании с Кайлом и Донной и задержался, чтобы помочь маме закрыть кассу. Она пересчитывала дневную выручку.

– Я переживаю за Юнис, – сказал я.

– Что так? – спросила она, не поднимая взгляда от денег.

Я рассказал ей о своих опасениях (скрыв сексуальность Юнис), и когда закончил, мама откинулась на спинку стула и потерла глаза тыльной стороной ладони. Я впервые заметил седые пряди в ее волосах и глубокие морщинки вокруг рта. В этом году ей исполнился пятьдесят один год, но до сих пор я не осознавал, что она действительно стареет.

– Юнис всегда была такой, – сказала она. – Ссора с подругой может обострить ситуацию, но пока она принимает лекарства, нам остается только ждать. Ничего, поправится.

– В этот раз все иначе, – сказал я.

Мама подняла брови.

– Иначе?

Неужели она действительно ничего не видит? Разве она не заметила перемены Юнис, когда в нашу жизнь вторглась Брин? Неужели ничего не подозревала?

– Ты правда ничего не понимаешь? – спросил я.

Мама холодно посмотрела на меня, словно призывая выкладывать все как есть, чтобы нарушить зону отчуждения, возникшую между нами после исчезновения Сидни. Но я все же смолчал, и она продолжила считать деньги.

– Я понимаю, что ты беспокоишься о своей сестре, но поверь, все будет хорошо.

Однако когда мы вернулись домой, на верхней полочке ванной комнаты я обнаружил новую записку Юнис, начертанную от руки:

«Чем больше он удалялся от окружающего мира, тем более чудесными становились его сны; и было бы совершенно бесполезным пытаться описывать их на бумаге» – Г.Ф. Лавкрафт, «Селефаис».