Ширин Шафиева - Не спи под инжировым деревом

– Зачем э ты не предупредил меня? – завелась она, нехотя впуская меня в квартиру. – Я накраситься не успела.

– Как будто я тебя не видел ненакрашенной… – Я принюхался. Странный запах, знакомый, как будто совсем недавно я обонял что-то подобное, пропитывал квартиру.

– Сними обувь, – велела Сайка, и я, пытавшийся проскочить в комнату, минуя унизительную процедуру демонстрации носков, был вынужден всё же разуться. Вот уж на какой почве мама с Сайкой точно поладили бы.

Войдя в её спальню, я ужаснулся. Туалетный столик, в былые времена погребённый под завалами косметики, теперь был заставлен цветами, словно в гримёрке какой-нибудь примы, вот только на зеркало Сайка прицепила мою фотографию. Под фотографией выстроились неровным рядом свечи разного размера. Свечи пахли ароматическими маслами, а цветы воняли кладбищем. Траурные красные зонтики гвоздик торчали из множества безвкусных вазочек. Среди гвоздик затесались и другие цветы, в том числе и Сайкины розы. Я узнал их всех в лицо.

– Мне кажется или это цветы, которые люди возложили на мою могилу?

Сайка приоткрыла рот и уставилась на меня, явно не соображая, о чём я толкую.

– Это Ниязи вчера принёс… – сказала она наконец.

– Что?! Откуда он знает, где ты живёшь?!

– Я ему сказала. Попросила его, чтобы принёс все эти цветы.

Во всяком случае, теперь мне стало ясно, зачем вчера Ниязи хотел остаться один.

– Так зачем тут стоят все эти цветы и висит моя фотка? – дружелюбно спросил я.

– Не знаю… Я не знаю зачем. Правда, я не помню. Почему я это сделала?!

Сайка начала метаться по комнате, выдёргивая букеты из ваз, осыпая брызгами полированное дерево, а потом резко остановилась и, к моему ужасу, заплакала.

Обнимая её, гладя по волосам, я пытался вспомнить, когда в последний раз видел её весёлой, а не проливающей потоки слёз. Ещё немного – и она будет ассоциироваться у меня исключительно с бумажными носовыми платками. Я вспомнил девушку, с которой встречался до Сайки. Лишь раз я видел её плачущей, и это выглядело… привлекательно. Плакала она совершенно беззвучно и неподвижно, и только слёзы катились из глаз, как у статуи святой, решившей явить людям чудо. Сайка же плакала всеми отверстиями своего лица, множа вокруг себя мокрые белые комки салфеток, которые приходилось потом подбирать в основном мне, и сопровождала это всё весьма раздражающей вокализацией.

– Ну ладно, ты просто запуталась, – сказал я и тут же выложил свой козырь: – Ты знаешь, нашу группу пригласили выступать в «Энергетике».

– Ты врёшь?

– Нет. Джонни мне сказал, что Мика уже поехал договариваться.

– Я буду выступать в «Энергетике»?! – завизжала Сайка и схватилась за телефон. Наверное, решила похвастаться заранее в соцсетях, чего, как известно, делать не следует.

– Ты не наградишь гонца, принёсшего тебе добрую весть? – Я осторожно чмокнул Сайку сзади в шею, но ожидаемого результата не добился, она выскользнула из моих рук, не отрывая пальцев от экрана телефона, и, кажется, вовсе забыла о моём присутствии.

– Хоть чаю мне предложила бы, – метнул я упрёк в её спину.

– Да, сейчас, – сказала она, вероятнее всего, не услышав моей просьбы.

Я отошёл к окну. Подступы к нему закрывала кружевная занавеска, такая широкая, что, пытаясь отодвинуть её, я запутался в липкой ткани, как в саване, и чуть не задушил себя. Преодолев приступ паники, я всё же нашёл выход к окну, из которого открывался вид на серые многоэтажки, беспорядочно громоздящиеся в пространстве. Обычно поглядеть в окно всегда бывает очень утешительно, но только не в таких местах, как это. На проспекте даже не росло ни одного дерева.

Повернувшись к квартире передом, а к городу задом, я увидел, что Сайка сидит на диване, задумчиво листая что-то в телефоне, и даже не думает ставить чайник. Цветы так и остались лежать разбросанными по комнате.

– И что там такого более интересного, чем я?

Она вздрогнула и посмотрела на меня с таким удивлением, что я сказал:

– Да, я всё ещё здесь, и нет, я не вышел через окно.

– Там про тебя пишут, – взяла себя в руки Сайка и зачем-то помахала телефоном в воздухе, как будто я ей не верил. – Типа какой ты был талантливый, и жалко, что раньше про тебя никто не знал. – Она обняла большую подушку в гобеленовой наволочке и начала раскачиваться в такт неслышимой музыке. – Я никого никогда не полюблю так, как тебя.

Мне стало очень неуютно. Никогда ещё её признания в любви не звучали так искренне, и вместе с тем никогда ещё они меня так не пугали.

– Расскажи мне, что с тобой происходит в последнее время? – Я присел на диван и обнял Сайку. Но она только прижалась ко мне, закрыв глаза, и не произнесла ни слова. Почувствовала ли она ледяную тень расставания, нависшую над нами, словно Вечность, так же, как чувствовал её я с тех самых пор, как началась эта история? Может быть, подумал я, она просто не в состоянии объяснить свои чувства. Не каждый умеет это делать, а моя бедная Саялы никогда не отличалась красноречием. Нельзя ожидать его от человека, у которого дома нет ни одной книги. Помню, как меня это поразило, когда я попал к ней домой в первый раз.

– Сайка, – сказал я ей, – разве твой отец не работает в Министерстве культуры? Почему у вас нет книг?

Тогда она ответила:

– Не знаю. Я больше кино люблю. – И присосалась ко мне таким страстным поцелуем, что у меня на нижней губе потом три дня синела гематома. К дьяволу книги, решил я тогда. Лучше потратить свободное время на поцелуи и всё такое прочее. Тогда мы проживали своё самое счастливое время, пребывая постоянно в состоянии эйфории, наивные дети, полагавшие, что в лёгкий век интернета для того, чтобы прославиться, будет достаточно таланта и настойчивости. Главного нам, однако, не хватало – наглости. Именно благодаря ей в Баку, городе, рождающем и подлинных гениев, а не одни только фальшивки, человек, кое-как создающий снимки с заваленным горизонтом и умудряющийся изуродовать на портретах даже красивые лица, становится модным фотографом. Страдающий косолапием энтузиаст, недавно выучивший базовые движения танца, открывает школу, набирает учеников и начинает плести интриги против своего бывшего учителя. Недотёпа-менеджер, разоривший не один бизнес, получает возможность разорить ещё один, потому что хозяину бизнеса не хватает мозгов поинтересоваться послужным списком и рекомендациями, ведь это его знакомый! Не будешь громко о себе кричать – ничего не добьёшься. Поэтому я, всю жизнь полагавший, что талант говорит сам за себя, никогда не удостаивался ничего большего, чем удивлённо приподнятые брови: «Ну надо же, отлично сделано, молодец», – после чего обо мне благополучно забывали. И даже теперь, зная, что положено бегать по улицам и орать в уши прохожим: «Смотрите сюда, вот он я, величайший сочинитель песен в этой стране!», – я не могу заставить себя делать это. Хорошо, что мне повстречался Ниязи, движимый неизвестными мне побуждениями.