Дин Кунц - Краем глаза

Плюнув на большой палец правой руки, он потер им одно из пятен на полу, потом поднес к носу. Убедился в правильности своей догадки. Палец пах кровью.

Но чьей кровью?

Другие трехлетки, разбуженные в начале двенадцатого ночи, были бы сонными, вялыми, некоммуникабельными, то и дело терли бы глаза. Ангел всегда просыпалась мгновенно, свеженькая, как огурчик, в прекрасном настроении, готовая наслаждаться цветом и формой всего, что окружало ее в этом мире, чем в определенной степени подтверждала мнение Уолли, что со временем она проявит незаурядные способности в изображении этих самых красот.

Забравшись через открытую дверцу на колени Целестины, девочка сообщила:

– Дядя Уолли дал мне орео. [74] Орео – печенье черного цвета с белой прослойкой внутри.

– Положил его тебе в туфельку?

– Почему в туфельку?

– Оно у тебя под колпаком?

– Оно у меня в животе!

– Ты не могла его съесть.

– Я его съела.

– Значит, оно исчезло навсегда. Как грустно.

– Это не единственное орео в мире, знаешь ли. А туман будет всегда?

– Никогда не видела такого густого тумана.

Когда Уолли сел за руль и захлопнул дверцу, Ангел спросила:

– Мамик, а откуда берется туман? Только не говори, что он прилетает с Гавайев.

– Из Нью-Джерси.

– Прежде чем она набросилась на меня с вопросами, я дал ей орео, – улыбнулся Уолли.

– Она их все равно задает.

– Мамик думала, что я положила его в мою туфельку.

– Чтобы она не одевалась до понедельника, потребовалось дать ей взятку.

– Что такое туман? – спросила Ангел.

– Облака, – ответила Целестина.

– Что делают облака так низко?

– Легли спать. Они устали. – Уолли включил первую передачу и снял автомобиль с ручника. – А ты?

– Дай мне еще орео.

– Они не растут на деревьях, знаешь ли.

– У меня внутри облако?

– С чего ты это взяла, сладенькая?

– Потому что я дышу туманом.

– Держи ее крепче, – предупредил Уолли Целестину, тормозя на перекрестке. – Она сейчас поднимется и улетит, и тогда нам придется вызывать пожарную команду, чтобы опустить ее на землю.

– А что на них растет? – спросила Ангел.

– Цветы, – ответил Уолли.

– А орео – лепестки, – добавила Целестина.

– И где есть цветки орео? – подозрительно спросила Ангел.

– На Гавайях.

– Я так и думала. – Она скорчила гримаску. – Миссис Орнуолл накормила меня сыром.

– Миссис Орнуолл всех кормит сыром, – кивнул Уолли.

– Сделала мне сэндвич, – уточнила Ангел. – Почему она живет с тобой, дядя Уолли?

– Она – моя домоправительница.

– Мамик может быть твоей домоправительницей?

– Твоя мама – художница. Кроме того, ты же не хочешь, чтобы бедная миссис Орнуолл осталась без работы?

– Всем нужен сыр, – заявила Ангел, как бы говоря, что без работы миссис Орнуолл не останется. – Мамик, ты не права.

– В чем, сладенькая? – спросила Целестина, когда Уолли свернул к тротуару и остановил машину.

– Орео не исчезло навсегда.

– Так все-таки оно у тебя в туфельке?

Повернувшись на коленях Целестины, Ангел сунула указательный палец правой руки под нос матери:

– Понюхай.

– Нехорошо совать пальцы людям под нос, но, должна признать, пахнет приятно.

– Это орео. Печенье я съела, а его запах заполз мне в палец.

– Если запахи всех орео, которые ты съешь, будут заползать тебе в палец, он станет толстым-претолстым.

Уолли выключил двигатель, погасил фары:

– Домой, где сердце.

– Какое сердце? – спросила Ангел.

Уолли открыл рот, но не нашелся с ответом.

Целестина рассмеялась:

– Последнее слово все равно останется не за тобой.

– Может, дом не там, где сердце, – поправился Уолли. – Может, дом там, где пасется буйвол.

На столике под зеркалом лежала вскрытая упаковка с лейкопластырями различного размера, стояли пузырьки со спиртом и йодом.

Том Ванадий заглянул в маленькое мусорное ведро под раковиной и обнаружил окровавленные бумажные салфетки и смятые обертки с двух полосок лейкопластыря.

Вероятно, кровь была Каина.

Если женоубийца порезался случайно, написанные на стене слова говорили о взрывном темпераменте и хлещущей через край злости.

Если он специально порезал палец, чтобы трижды написать на стене ненавистное имя, сие свидетельствовало, что злости в Енохе Каине еще больше, и она все копится и копится за дамбой, имя которой – навязчивая идея.

В любом случае написание имени кровью – ритуальное действо, а приверженность подобным ритуалам однозначно указывала на психическую неуравновешенность.

«Вероятно, – подумал Ванадий, – расколоть женоубийцу будет легче, чем я предполагал, потому что с психикой у Каина уже возникли серьезные проблемы».

Ванадий понял, что имеет дело не с тем Енохом Каином, с которым судьба столкнула его три года тому назад в Спрюс-Хиллз. Того Каина отличала абсолютная безжалостность, но он был человеком, а не диким разъяренным зверем. Тем Каином двигал холодный расчет, а не навязчивая идея. Тому Каину хватало самоконтроля для того, чтобы обойтись без кровавого граффити и символического уничтожения Бартоломью.

Том Ванадий смотрел на запятнанную и изрезанную стену, а холодок, спускавшийся с шеи на спину, проникал в кровь и пробирал до костей. Крепла убежденность в том, что ему противостоит не тот человек, мысли и действия которого он понимал и мог просчитать, но новый, куда более чудовищный Енох Каин.

С большой сумкой, набитой куклами и книжками-раскрасками Ангел, Уолли первым пересек тротуар и поднялся по ступенькам крыльца.

Целестина следовала за ним, с дочерью на руках.

Девочка глубоко вдохнула, набрав полные легкие облаков:

– Держи меня крепче, мамик, а не то я улечу.

– Ты съела столько сыра и орео, что они удержат тебя на земле.

– Почему нас преследует этот автомобиль?

– Какой автомобиль? – спросила Целестина и остановилась у первой ступеньки, огляделась.

Ангел указала на «мерседес», припаркованный в сорока футах от «бьюика». В этот самый момент водитель погасил фары.

– Он не преследует нас, сладенькая. Наверное, сосед.

– Могу я съесть орео?

– Ты одно уже съела, – ответила Целестина, поднимаясь по ступенькам.

– Могу я съесть сникерс?

– Никаких сникерсов.

– Могу я съесть «мистера Гудбара»?

– Не надо перечислять названия шоколадных батончиков. На ночь их не едят.

Уолли открыл входную дверь.

– Могу я съесть ванильную вафельку?

Целестина вошла в подъезд.

– Никаких ванильных вафелек. Ты не сможешь заснуть из-за избытка сахара в организме.

Уолли последовал за ними.

– Может у меня быть автомобиль? – спросила Ангел.

– Автомобиль?

– Может?