Татьяна Корсакова - Гремучий ручей [СИ litres]

– А я почувствовал! – Лицо Клауса исказила гримаса. – Мне хватило лишь одного глотка… – Он замолчал и, кажется, снова посмотрел на Ольгу. Мог он ее видеть в этой темноте? Или просто чуял? – Кажется, в тот раз я вообще впервые понял, что значит чувствовать. Ты сказал о плюсах, но не сказал о минусах. Таким, как мы, чужды не только обычные человеческие слабости, но и их маленькие радости. Вкус еды, вина, женщин… Ничего этого мы не чувствуем! Только кровь делает нас чуть более живыми, чем мы есть. Чуть более живыми и чуть более безумными. Но эта кровь… – Он мечтательно вздохнул. – Эта кровь обратила все вспять. Она вернула мне разум, братец Отто. Поверь, больше нет нужды держать меня на цепи и кормить объедками с твоего стола. Я знаю, что ты пытался. Может быть, пытаешься даже сейчас найти решение этой маленькой семейной проблемы. Я сам был таким в свое время. Верил, что можно достичь того, что даровано нам по праву рождения, стать тем, кем когда-то были наши далекие предки, минуя этот этап…

– Называй вещи своими именами, Клаус! – усмехнулся фон Клейст. – Это не просто этап, это сумасшествие! Слишком высока цена! Да, ты стал богом! Научился убивать, воскрешать и повелевать! Но ты стал сумасшедшим богом!

– Я был сумасшедшим богом, – уточнил Клаус, – до тех пор, пока не повстречал ее… – Он замолчал и снова посмотрел поверх плеча фон Клейста. – Священный Грааль, братец.

– Ты про погибельную кровь мертворожденных? – В голосе фон Клейста послышалось изумление. – Еще одна семейная сказка.

– Погибельная кровь. Какое поэтичное название! Да, я про нее, братец.

– Одного мертворожденного хватало, чтобы уничтожить целый род, – шепотом сказал фон Клейст. – Таких детей убивали прямо в колыбели, не пускали в мир. Ты помнишь историю про сумасшедшую Агату? Уверен, что помнишь, Ирма очень любила ее слушать, заставляла кормилицу рассказывать ее по несколько раз за ночь. Думаешь, Агата стала сумасшедшей потому, что выжила после рождения ребенка?

– Я знаю эту историю. Можешь не уподобляться старой кормилице. – Клаус покачал головой.

– Нет, ты знаешь не всю историю. В отличие от меня, ты никогда не интересовался семейными архивами. Агата сошла с ума не потому, что выжила, а потому, что родила двойню. Да-да, наш уважаемый прапрадед был одним из двойни, а второй… Ну, скажи мне, кем оказался второй?

– Мертворожденным… – В голосе Клауса не было удивления. – Уверен, что он был мертворожденным.

– Вот именно! Погибельная кровь, прямая угроза роду, как ты понимаешь. Мужу Агаты пришлось убить одного из своих новорожденных детей на глазах у его матери. Мне этого не понять, но говорят, от такого впору сойти с ума. Думается мне, что второму своему сыну он сделал бы большое одолжение, если бы одновременно убил и Агату. Мало радости в том, чтобы знать, что твоя мать сумасшедшая. Вот твоя матушка, Клаус, наверняка была добропорядочной фройляйн, которая, сослужив верную службу роду, тут же отошла в мир иной. Уж наша с Ирмой матушка точно была именно такой! Она подарила отцу сразу двух прекрасных малышей! Правда, я слышал, что рожала она в страшных муках, а умирала в еще больших. Но двойня, Клаус! Наш папенька был страшно собой горд! Виданное ли дело – сразу три наследника! – Фон Клейст расхохотался, но почти сразу же смех его оборвался, и он спросил совершенно другим, серьезным голосом: – Кто это, Клаус? Чья кровь сделала тебя богом?

– Ты хочешь знать? – Клаус смежил веки, и на долю секунды красные огни его глаз погасли.

– Это крайне полезный опыт! Конечно, я хочу знать! Ты ведь не убил этого… мертворожденного?

– Вспоминаем семейные легенды дальше. – Клаус скрестил руки на груди. – Убить мертворожденного сложно. Далеко не у каждого достанет на это решимости.

– А использовать в своих целях может любой, – сказал фон Клейст шепотом, но Ольга все равно его услышала.

Параллельно с его шепотом в ее голове сейчас звучал и голос бабы Гарпины. «Тебе, Олька, они навредить не смогут!»

– Тоже хочешь стать богом, Отто? – Клаус смотрел на брата с ленивым интересом. – Хочешь покорную, на все готовую армию?

– Это ради блага семьи. Ты только подумай о перспективах! Мы с Ирмой пытались. Я пытался точно, думаю, она тоже. Знаешь, чего мы добились? Здесь особая земля, мы все это чувствуем. И это, и свои прибывающие силы. Но этих сил хватает лишь на создание бесполезных и безмозглых големов. Да, они менялись, да от нашей крови они становились голодными и послушными, но всякий раз их бессмысленное пограничное существование заканчивалось банальной смертью. Мой последний подопытный кажется мне самым перспективным. Он живет уже третьи сутки, но он все равно издохнет, я почти уверен. А ты подумай, брат…

– Я подумал, – оборвал его Клаус. – С тех пор, как пришел в себя, я лишь тем и занимался, что думал. А еще вспоминал… Часы почти полной неподвижности в узком деревянном ящике…

– Тебе не было больно, – сказал фон Клейст мягко.

– Мне было скучно. А еще обидно. Но больше всего меня мучил голод. Тебе ли не знать, что такое голод.

– Свой я научился контролировать. И если бы ты…

– Если бы я оставался таким же расчетливым педантом, как ты, я бы никогда не стал…

– Богом, – закончил за него фон Клейст.

– И ты в самом деле думаешь, что бог захочет делиться обретенной силой с тем, кто двенадцать лет держал его на цепи, кто обращался с ним хуже, чем со своими псами?!

– Я виноват перед тобой, брат. – Фон Клейст отступил на шаг. – Но ты должен понимать, что все это я делал ради твоего же блага. Даже в эту богом проклятую страну я попросился ради нас всех. Тут все по-другому. Больше крови, больше надежд. Я знаю, тебе просто нужно время, чтобы подумать, но потом, когда утихнет боль обиды, ты расскажешь мне, где найти этого… человека. Где найти мертворожденного. Ведь расскажешь же, Клаус?

– Расскажу. – Клаус улыбался задумчивой улыбкой, сейчас он походил на обычного человека. Если бы не кровавый отсвет в глазах…

– Я знал! Спасибо, брат! – Фон Клейст раскинул в стороны руки и шагнул к Клаусу.

Какое-то мгновение Ольге казалось, что он хочет заключить брата в объятья, но неуловимо быстрым движением он выхватил меч. Доля секунды – и меч по самую рукоять вошел в грудь Клаусу. Между вторым и третьим ребром, прямо в сердце…

Так они и стояли друг напротив друга, лицом к лицу. Два брата. Один живой, а второй умирающий, удерживаемый на ногах лишь холодной сталью булатного клинка.

– Я слишком хорошо тебя знаю, братец. – Белоснежным носовым платком фон Клейст стер стекающую по подбородку Клауса черную струйку крови. – Ты всегда был сам по себе. Тебя на заботили проблемы рода. Ну, признайся сейчас, стоя на пороге смерти! Ты бы никогда не отдал мне свой священный Грааль.