Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

34:14. И – кольца, кольца на пальцах, будто все наши взяли в жены сам штат.

Той ночью у озера мы запалили огромный костер. Нейтральные земли лежали всего в трех четвертях часа езды от города, и никто, утомившись, не отправился домой, готовый проспать до утра, а утром подняться и трудолюбиво сесть за учебу.

Помнится, мы говорили «у озера», будто это – город, точный почтовый адрес. Пожалуй, так оно и было: на пятачок у берега, точно вороны, слеталось множество машин. Пикапы, джипы, «камаро», встав носом внутрь, ограждали нас от прочего мира железной стеной. Ивы махали луне зелеными плетьми ветвей, а огонь сиял красным с золотом, цветами «Дьяволов». Мы создавали ночь, ни о чем не задумываясь, никому не говоря, что намечается, ничего заранее не планируя. Съезжались все сами по себе, и никто не опаздывал.

Сведи вместе любую группу учеников старшей школы, и, скорее всего, получишь готовые кирпичи для постройки цивилизации. Бойскауты-«орлы» [23] Высший скаутский ранг, для получения которого необходимо собрать 21 нашивку за различные заслуги. соорудили безупречный с точки зрения архитектуры костер. Ребята из местного клуба «4-H» [24] Крупнейшая организация по развитию молодежи, ориентированная на развитие у подростков навыков получения средств к существованию, особенно при помощи сельского хозяйства. Названа по английский акрониму: head, heart, hands and health (голова, сердце, руки, здоровье). притащили пожрать: чипсы там, бургеры, хот-доги, «Твиксы», тянучки «Старберст». Ребята из драмкружка позаботились о музыке: воткнутые в разъемы колонок, их «айпады» белели, как зубы, обрамляющие бездонные черные пасти. Ребята из богатых семей принесли выпивку из дюжины ореховых домашних баров – Койот научил их, как отличить то, что получше. Мясо, огонь, музыка, хмель – все, как на заре времен… Сара Джейн начала танцевать у костра с бутылкой столетнего коньяка в руке, покачивая из стороны в сторону бедрами, гордо выпятив огромный живот, длинные кукурузно-желтые волосы хлещут по лицам стоящих рядом, аромат духов отдает большими деньгами и жаром. Джессика с Эшли подбежали к ней, и все втроем закачались, запели, затопали, обнимая друг дружку за талию, сдвинули головы, точно три грации. Сара Джейн наклонила бутылку, принялась поливать груди Эшли папкиным коньяком, ловить золотистую струйку блестящими розовыми губами, а Эшли рассмеялась так звонко, так нежно, что заразила весельем всех – все вокруг заплясали, заскакали, завыли, и Койот, конечно же, в самой гуще: выгибает спину, хлопает по мощным бедрам в ритме танца, бросает футбольный мяч то девчонке, то парню, то девчонке, то парню, будто это особое волшебство, наше и только наше, будто само солнце нашего мира летает дугой из рук в руки.

Поймала я мяч, и Койот поцеловал меня, а я перебросила мяч Хейли Коллинз из класса английского, а Ник Дристол (левый тэкл [25] В американском футболе – игрок, находящийся с левого края линии атаки, основной помощник квотербека-правши, прикрывающий его со спины. , № 19), сгреб меня в объятья. Даже не знаю, что за песня в это время играла: вся ночь оглушительно гремела в ушах. Я понимала, к чему все клонится, и здорово трусила, но изменить ход дел не могла, да и не хотела. Все разваливалось на части и снова собиралось вместе, и в игре этой мы победили, и Кролик ни в чем не уступит Койоту, и парень мой – как всегда – ни на минуту не смог меня одурачить.

Оглянувшись на смех Сары Джейн, я увидела, как Джессика целует и ее, и Грега Найта – по очереди, точно считая поцелуи, чтоб никого ненароком не обделить. Сара Джейн поднесла к губам все ту же карамельного цвета бутылку, а Ник хотел было что-то сказать, но я цыкнула на него: что-что, а Койотов коньяк этому малышу уж точно во вред не пойдет. Все задние дверцы машин были распахнуты настежь, ни одна из бутылок, сколько ни пей, не пустела, вокруг сделалось необычайно тепло, хоть на дворе и январь, над головами кружили хрусткие красно-желтые листья, никто ни о чем не жалел, никто ничего не стеснялся; все – и шахматный клуб, и клуб физиков, и группа чирлидерш, и бейсбольная команда – сгрудились в кучу, смешались друг с другом на пятачке за стеною машин.

Сара, приплясывая, подошла ближе, глотнула из горлышка, не сводя с меня глаз, грубо схватила меня за шею и поцеловала, проталкивая коньяк изо рта в рот. О, этот вкус – словно пас, поданный так, что мяч долетит до самого моря! А Сара прижала меня к себе, будто бы восполняя незавершенное на балу, будто бы говоря: «Теперь-то я сильней, теперь я храбрей! Разве тебе не кажется, что всему наступает конец, и нужно ловить момент, пока он не ускользнул?» Огромный живот ее прижался к моему – крепко, настойчиво, и я почувствовала, как в утробе, внутри, шевелится ее малыш. Рывком распахнув на мне рубашку, она отступила назад, обнаженные груди ее засияли в отсветах пламени (мои, наверное, тоже), а между нами быстро, уверенно, точно опаздывая на свидание с небом, потянулся вверх из земли кукурузный стебель, а за ним и второй, и третий стебель той самой древней кукурузы, полночной кукурузы, первой кукурузы на свете. Земля вокруг костра затрещала, вспучилась, выталкивая наружу тыквы, и ежевику, и кусты помидоров, достойных ярмарки штата, и огромные, пышные цветы кабачков-цуккини, пшеницу, арбузы, яблони, сгибающиеся под тяжестью плодов… Оголившиеся к зиме, ветви деревьев в один миг покрылись зеленью, все выпускники этого года бросились наземь, в гряды овощей и фруктов, сцепились, покатились кубарем, как волки, как медведи, как дьяволы. Светлячки замерцали в воздухе изумрудными ожерельями, а Сара Джейн схватила Койота за руку, которая была лапой, которая была ладонью, и завизжала в голос, но это уж было неважно. Кричали, вопили, орали все, тьму сотрясала музыка, а малыш Сары бил в барабан ее брюха, требуя выпустить его на волю, в россыпи тыкв, в заросли иссиня-черной кукурузы, требуя встречи с папашей.

Следом за Сарой хором взвизгнули все девчонки. Все – даже те, кто от силы месяце на втором – схватились за животы и застонали. Все, кроме меня, Крольчихи Банни, любительницы подглядывать, королевы здравого смысла. Арбузы полопались, явив взгляду алую мякоть в чашах бледно-зеленой корки, тыквы затрещали так громко, что я невольно зажала уши ладонями (которые были лапами, которые были ладонями), а на свет божий один за другим, точно спелые яблоки с яблони, точно сорок пять душ в погоне за ярким мячом в небесах, ринулись, хлынули новорожденные.

На десятилетие выпуска некоторые из нас, сгрудившись за столом, допоздна засидевшись за водкой с тоником под ретро-музыку, ударились в воспоминания. О том, как мистер Боллард стал сам не свой и, наконец, после почти десяти лет сплошных поражений, повесился в номере третьесортного отеля. О том, как все они дотащились до дому и вдруг обнаружили, что у них имеются родители, причем не на шутку разъяренные, и «хвосты» по ряду предметов, и печень, вспухшая, точно боксерская груша. О том, как никто больше не ездил к озеру, а Бобби Жао уехал в колледж за пределами штата, а теперь… кажется, играет в какой-то команде где-то там, на востоке, ведь верно? Ага. Ага. Вот только ресторанчики его отца разорились, и Юг остался без пирожного короля. Вот только потолок спортзала рухнул во время ливней, и какой-то парнишка при этом погиб. Вот только никому не удается понять, отчего же в тот год эссе неизменно писались – лучше некуда, и похмелье ни разу не мучило, и выглядели они превосходно, и с сексом было так просто, а потом все это разом кончилось и больше не повторялось, сколько ты дряни ни втягивай в ноздри, сколько ни мухлюй, сколько ни бейся, сколько ни пей, потому что делаешь все это не от души, сколько народу в доме ни собери в надежде, что хоть на секунду жизнь снова станет такой же, как в те времена, когда мир наш творил Койот. На минуту всем им – и мне самой тоже – почудилось, будто все может быть по-другому, но после все снова стало как прежде, и уже навсегда. С тех пор кукуруза так и остается желтой, а они так и остались кучкой белых ребят со шрамами – следами столкновений в автомобилях, или чьих-нибудь кулаков, или, наконец, тех же родов. А озеро наше давным-давно пересохло, и стадионное табло давным-давно потемнело.