Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

– Нет, не безмолвного! – возразил Каген. – Далеко не безмолвного.

И после этого он рассказал, что в наш мир явились существа с другого солнца на странных всесильных машинах, разом сделавших все знания белого человека бесполезными. Эти машины разрушили величайшие стойбища во всем мире – некоторые даже больше, чем Дар-эс-Салам!

– А что же остановило эти создания с их машинами? – спросил я, запечатлевая сказанное Кагеном в голове и рисуя всю эту историю на стене пещеры, как был обучен отцом. – Может быть, белые тоже сумели построить великую машину да пустить ее в драку?

– Никто этого не знает, – пожимая плечами, ответил Каген. – Догадок куча, ответов – ни одного. Кто говорит – болезнь, кто – будто они сами между собой передрались. Выползли мы из-под развалин, а повсюду вокруг – эти огромные железяки. Все до единой мертвые. Мы их взломали, осмотрели машины и многому научились. Эти машины изменили всю жизнь.

– Так значит, это дары богов, – сказал я.

Как часто люди забывают вознести хвалу тем существам, что за нами присматривают!

– Ну что ж, объяснение не хуже любого другого, – откликнулся он.

Еще он рассказал, будто вожди мира, заправляющие народами с помощью так называемых «правительств», пообещали защитить свои народы от небесных людей (если, конечно, они – люди) и от построенных ими машин. Для этого «правительства» добрались до самой луны и выстроили там большое, обнесенное стеной стойбище с множеством пушек. Подобные вещи просто в голову не умещались. Поднимаю я взгляд на луну, но никакого стойбища там не вижу. Может, обман?

– Однако за эту защиту нам пришлось заплатить свободой, – продолжал Каген, окинув взглядом стены пещеры и тяжко, точно старик, вздохнув. – Как же здесь тихо, спокойно… там, у нас, все совсем по-другому.

– В ваших землях не стало вечерних зорь?

На это он рассмеялся, да только совсем невесело.

– Нет, вечерние зори остались прежними. Жизнь теперь… изменилась. Так сказано в исторических книгах… – Он ненадолго умолк. – В тех, которые удается найти. Мой отец был учителем истории.

– О-о, он хранил историю твоего народа?

– Да, – с улыбкой подтвердил Каген. – Только к концу его жизни людям вроде него стало трудно найти работу. Там, откуда я прибыл, многие полагают, что о прошлом лучше забыть.

Во что может превратиться народ, забывший собственные предания?! Наверняка даже у белых есть бабки и деды, которых следует помнить!

– По-моему, ты надо мною смеешься, – сказал я ему. – Ты – плут и обманщик, как Кагн. Недаром имена ваши похожи.

– Богомол, – задумчиво проговорил он.

Об этом мы с ним уже беседовали.

Взяв факел, я повел его к стене напротив и отыскал рисунок, который ему, несомненно, был должен понравиться. Быть может, его рисовал еще дед моего деда: стоящие полукругом люди подгоняют к краю обрыва жирафа, а за их спинами, широко раскинув в стороны могучие руки, стоит Кагн, Богомол.

– Обманщик?

– Да, – подтвердил я. – Обманутый охотниками, жираф сам прыгнул вниз и разбился насмерть. Охотники сытно поели. – Тут я помолчал, поразмыслил. – А эти люди со звезд… тоже были охотниками?

– Мы так и не выяснили, зачем они нас истребляли. Так и не выяснили.

Он глядел и глядел на рисунок, на людей, на жирафа, на бога-обманщика, будто его сердце вот-вот постигнет что-то слишком большое или слишком тяжелое, трудное для ума. Постояли мы так, постояли, и ушли из пещеры.

Много часов, дней, а после и лун провели мы с Кагеном за разговорами. Когда наступает засуха, охотникам не до того, чтобы сидеть у ног старика, и потому я всем сердцем радовался огонькам любопытства в его глазах. Учился Каген быстро, будто наши бабки на ухо ему нашептывали. Расскажешь что-нибудь всего раз – повторит слово в слово, даже разбуженный среди ночи.

Была среди принесенных им с собою пожитков маленькая говорящая машинка, которую он называл «радио». Каген включал ее по вечерам, и из машинки звучали странные речи, странная музыка из дальних далей. Наши детишки пробовали под эту музыку танцевать, но всякий раз их так разбирал смех, что долго не протанцуешь.

Однажды, к вечеру, Каген заинтересовался чахлым красным растением с белыми прожилками, подвернувшимся под ноги. Подобно всему, жившему на земле в те времена, растение изнывало от жажды.

– Это ведь и есть амброзия? – спросил он.

– Твои глаза становятся мудрее, – отвечал я. – Я и не знал, заметишь ли ты ее. Скажи-ка: что с нею следует делать?

– Ободрать кожицу, – сказал он, – сварить, растереть в кашицу.

– И?..

– И… смазывать раны, чтоб останавливать кровь.

– После того, как раны промыты. Только после того.

Тут мы умолкли: сверху донесся свист. По небу мчалось, скользило что-то похожее на колесо из серебристо-голубого металла. Пролетая под облаками, оно становилось белым, а миновав облако, тут же синело, сливаясь с небом. Позади этой штуки тянулись едва различимые глазом змееподобные щупальца.

Каген втянул голову в плечи.

– Чего тебе бояться? – удивился я. – Радуйся. Теперь это – машины белого человека.

– Я не из белых людей, – сказал он.

– Ты бел изнутри, – пояснил я, сожалея, что наношу ему такую обиду.

Однако Каген ничуть не обиделся. Может быть, не расслышал?

– Они остались после войны, – негромко заговорил он. – Они могут сами делать себе запасные части, и с помощью этих частей мы изменили свой мир. Начали ими пользоваться. Теперь мне думается: это они используют нас.

– Как же так? – спросил я, надеясь узнать от этого странного юноши что-нибудь новое для нашей пещеры.

Он почесал в затылке.

– Время от времени мне кажется, что наше собственное правительство стало куда опаснее пришельцев со звезд.

– Отчего же ты не пойдешь к вашим старейшинам и не скажешь им, что они ошибаются?

– Теперь я даже не знаю, кто управляет нами.

– Ваши стойбища так велики, что вы не знаете своих же отцов да бабок?

Каген ничего не ответил. Казалось, он страшно устал.

– Скоро ты отправишься домой, – сказал я Кагену однажды вечером, когда мы любовались луной. Дело близилось к полнолунию. – По-моему, тебе не хочется уходить.

Каген вздохнул, но тут же снова повеселел.

– А не можем ли мы сходить к Ладони Модимо, прежде чем я уйду?

Модимо – это Большой Бог, тот самый, кто создал всех остальных, а уж те, в свой черед, создали горы, и облака, и зверей, и людей. Ладонью Модимо мы называем пустошь, окруженную четырьмя продолговатыми, высокими скалами, торчащими из земли кверху, в двух днях пути от нашего стойбища. Для всех Людей это место священно, и каждые два года все наши семьи, рассеянные по саванне, сходятся там торговать и устраивать свадьбы. Ладонь Модимо – место немалой силы.