Антон Бильжо - Где сходятся ветки [litres]

Улучив момент, я забрал принтер. Стелла требовала многого и отдавалась сторицей. Мы гоняли на ее раздолбанной тачке по ночной Москве, врубив шансон. Никогда бы не подумал, что из меня получится актер. С другой стороны, если действие происходит не на экране, люди готовы поверить чему угодно. В новостройке у Измайловского парка я снял небольшую квартиру для принтера, а сам поселился в такой же новостройке напротив.

Прошло полгода, и Стелла переехала ко мне. К этому времени мне удалось добиться правды переживаний по Станиславскому, сузив круг обстоятельств до малого, и превратившись в бирюка, которого интересовало только потрахаться. Никто не баловал меня таким фейерверком оргазмов, как Стелла! Мы еблись везде: в гримерке театра, в туалете ресторана, в ночном зимнем парке, в припаркованной машине. Эрот мудро придумал покрывать конденсатом стекла: посреди толпы можно устроиться как в будуаре.

Однако у каждого 3D-предмета есть обратная сторона. Меня раздражала манера Стеллы не закрывать дверь в туалет, есть руками и говорить с набитый ртом. У нее было мнение обо всем на свете, особенно о том, в чем она не разбиралась. Стоило зачитать какую-нибудь новость из интернета, как тебе мгновенно объясняли ее тайный смысл, причины и следствия. Однажды мне была прочитана лекция об устройстве человеческого тела и о том, что врачи, как правило, шарлатаны. Стелла всерьез собиралась вести блог и давать советы, как лечить себя, перенаправляя потоки ци. Наконец случилось так, что ее постоянная потребность в сексе окончательно вымотала меня: я ведь был уже не мальчик. Пришло время линять. Проблема была только в том, что сбрасывать шкурку в одиночестве я боялся. Мне снова понадобилась помощь лаборантки, от которой не поступало никаких известий, из чего я сделал вывод, что она благополучно забыла меня и адаптировалась к новым условиям.

Вернувшись в квартиру у железнодорожных путей, я застал Машу в плачевном состоянии. Везде были раскиданы пустые винные бутылки: справиться с собой ей так и не удалось. На просьбу помочь лаборантка ответила отказом. Но нет худа без добра – я понял, что могу справиться и сам.

Сценарий подмены был естественным продолжением истории Варахиила. Безнадзорное дитя порока поплатилось за свое криминальное прошлое. Трогательно попрощавшись с любимой, сирота пошел прогуляться по лесу, оказавшемуся как раз рядом. Там Вару и порешили. Пришлось проткнуть свежую копию скальпелем в пяти местах.

Прижился он хорошо. Я некоторое время за ним наблюдал. Стелла тщеславно писала подробные посты о том, как выхаживает раненого: читает ему стихи, занимается с ним контактной импровизацией, рисует, показывает кино. В какой-то момент я даже позавидовал шкурке, которая заделалась творческой личностью! «Он ставил на мне свет», – хвасталась Стелла на своей страничке в Фейсбуке. Еще через год они поженились и поехали путешествовать по Азии. Посты прекратились. Я окончательно потерял связь с этой веткой.

Актерский опыт расшатал мою психику (никогда бы не подумал, что это настолько опасная профессия). Прихватив принтер, я перебрался в Петербург, город, где еще не успел наследить. Мне казалось, что в культурной столице удастся подчинить жизнь строгому графику, но вместо этого у меня начался насморк, переходящий в депрессию. Я почти не вылезал из дома, не мог заставить себя работать. Общаться тоже не хотелось. Какой смысл заводить друзей, если они никогда не узнают о тебе правды?

Был момент, когда я взял билет до Архангельска в полной уверенности, что сотру Мишу, займу его место и буду жить, как должен был изначально (это называется рецессия). Остановившись в «Пур-Наволоке», я узнал, что Гаркунов вошел в норму, работает на лесопилке, навещает мою мать и воспитывает моего сына. Живет все там же, где я его оставил, – на Жаровихе.

Час я простоял в кустах у почти заросшего котлована перед домом, сложенным из плит, похожих на школьную тетрадь в клеточку. Синее окно вело на кухню, а красное, с тюльпанами, – в гостиную. Уже почти стемнело, когда из подъезда вышел сосредоточенный человек в бушлате. Закурив, репринт хмуро уставился в низкое небо.

В кармане у меня был скальпель. Я думал представиться братом, предложить поговорить, отойти в сторонку, пырнуть Мишу, переодеться в его одежду и вернуться к своим. Раньше мне удавались, поэтому и сейчас я не сомневался в успехе.

Часто мысленно обращаюсь к тому моменту. Синеющее небо с ярко-розовой полосой заката. Призывно светятся окна нашей с Настей квартиры. Меня едва прикрывают ветки. У черной дыры подъезда фигура моей копии. В темнеющем пустом дворе плещутся звуки. Где-то на коробке во всю глотку ругается матом пацан, возможно мой сын. Слышно, как он долбит в стену мячом. Заунывные крики чаек…

Отвернувшись, я рванул к дороге, а, придя в гостиницу, взял билеты до Питера. Мне срочно нужен был кто-то, с кем я мог бы поговорить.

Пришлось обойти несколько десятков психологов, прежде чем я познакомился с Павликовской. Возможно, она была моим последним шансом. Специалист в области семейной психологии с большим стажем, кучей научных статей и приятным интеллектуальным лицом героини старого французского кино.

Хорошо помню, как шел на первый прием по Фонтанке. Была зима, снег тюремным татуировщиком тщательно выкалывал лицо. Холод продирал до костей. Я плелся вдоль гранитного ограждения, глядя на бетонного цвета лед, сминающий фольгу воды, и тут увидел себя скользнувшим тенью по подпорной стенке набережной. Вот раздается кроткий всплеск, образуется дырочка, и всё – мы уже по ту сторону, пока вы еще по эту.

В комнате Ирины было тепло и радостно. Цветными католическими витражами светилась лампа, пахло сандалом, поблескивал корешками книжный шкаф, окна были наглухо занавешены. Мне сразу понравилась эта энергичная женщина, изящная и собранная, как на службе. Таких у меня еще не было.

Конечно, я не стал рассказывать про печатный станок. Благодаря слепым пятнам моя история выглядела жутковато. Человек, росший без отца, почти не общавшийся с матерью, сбежавший от жены и любовницы, не имеющий ни работы, ни друзей, прозябает в Петербурге и подумывает о самоубийстве, – не захочешь, а разрыдаешься.

Мы углубились в детство и обнаружили, что мама не научила меня уважению к себе, а папа – пониманию социальных связей. Все мои отношения с женщинами были результатом детских травм. Они развивались по одному сценарию. Я искал в партнершах мать, а когда они предъявляли на меня свои права, мстил им. Мое маниакальное стремление к свободе было бегством жертвы, мечтавшей быть схваченной.

Ирина пыталась дать мне почувствовать, что такое телесная радость, как расслабиться и обрести покой. Таким образом я оказался в ее квартире, где библиотечные шкафы до потолка выглядели лестницей в небо, а тяжелые бархатные гардины охраняли внутренний мир от внешнего. В тишине били часы, поблескивали банки с заспиртованными мозгами – коллекция великого деда.