Антон Бильжо - Где сходятся ветки [litres]

Вот и байк-пост. У входа славы цвет,
За стойкой с Серым пацанов немного.
«Привет, ребята, сколько долгих лет
Не пили мы хмельной настой дороги».
Ударить по рукам, похлопать по плечу,
Нехитрый ритуал родства и братства
По пиву каждому, бармен, я заплачу,
Не в деньгах измеряется богатство.

«Вот эти парни, Слон и Микки, Зверь», —
Друзей Сережа представляет милых,
«А это отмороженный, поверь,
Он не боится холода могилы.
Под Тверью мы сошлись как-то вдвоем,
Погода была адской, тьма и морось,
Он опалил меня бесстрашия огнем,
Когда не сбрасывал на поворотах скорость».

И приняли в свой круг меня они,
И обласкали взорами любовно,
И плечи крепкие узорные свои
Под мои руки подставляли робко.
Но только об одном мог думать я,
Что тут Сергей с игристыми глазами,
В которых расцветает жизнь моя
По-новому роскошными цветами.

Я в полноте молчанья пребывал,
Впервые мы вдвоем с той нашей встречи,
Когда он мне касторку заливал,
Спасая поршень в Дня Победы вечер.
Мы кубок выпили за радостный полет,
И Слон тут произнес сурово,
Что погоняться – лучший способ лед
Топить между друзьями, право слово.

Что ж, вызов брошен, честь моя со мной.
С Сережей мы переглянулись тайно.
И выведен на трассу, Юзеф, мой,
И Кава Ниндзя рядом не случайно.
Ошую грозный «Томагавк» Слона,
Недаром быстрым самым он зовется,
На восемь литров двигатель без дна
До шестиста такая тварь несется.

Подальше на «Агусту» Микки сел
Добро пожаловать, вертлявый итальянец,
Все двести страшных лошадиных сил
Скрывает под собою этот глянец.
«Хорошая компанья, – молвил Слон
Но мой конек из ваших первый номер».
Сурово «Томагавк» седлает он
И прячет бороду в карбоновый трансформер.

«Пусть так, – с собою рассуждаю я. —
Но рождены вы матерьми со страхом.
Я ж призван в мир из недр небытия
И собран на заводе, как «Ямаха»,
С одной лишь целью, чтоб отца возить,
Чтоб не давать ему скучать с самим собою,
Ведь только так он мог переносить,
Что из частей различных кем-то скроен».

Бонсай! Взревели движи мотокрыл,
Вцепились клешни, понеслась дорога,
Пусть ветер остужает плоти пыл,
Моя стратегия чиста, она от бога,
Я знаю точно, где мне тормозить
Где срезать, где сцепленье плавно выжать.
Стихия наша – ждать, хотеть, любить,
Видеть и слышать, гнать и ненавидеть.

Набрав до пары сотен, «Томагавк»
Вперед унесся, Микки прикрывает,
Но Ниндзя по-японски схватке рад,
И Серый итальянца оттесняет.
От ярости трясется стан стальной,
И вот уж впереди Слона я вижу,
Глазам не верит, дернул головой,
И что-то вдруг сверкнуло бака ниже.

Я поздно замечаю прут стальной
Змеей стал подлый Слон и больно жалит,
Но не пробита шина, мото мой
Только красивой молнией сверкает.
Подобно промедленью слово «смерть»,
Секунд святых потеряно огниво,
Лишь торопливым открывается мечеть,
И что быстрее, то сильнее живо.

Предатель в точке, но не сломлен я
И с визгом выжимаю всю гашетку:
Зачем нужна, скажите, чешуя,
Не трус я, чтоб подбрасывать монетку.
Когда внутри нет страха, то душа,
Подобно коигути сталь катаны
Судьбы приемлет. Лезвие ножа
Терпеть не будет кривизны обмана.

Там, где на трассе Петербург – Москва
Кафе есть «Перекресток» на М-10,
Догнал-таки я низкого Слона,
Чтобы ему по-справедливости ответить.
Уже зажглися в небе фонари,
И, обернувшись, Слон поднял забрало.
Мелькнули страшные клыки Они —
То демон был, известный рожей алой.

Но с детства не привык я отступать,
Иной не знаю чести, чем сраженье,
Не баловала меня лаской мать,
В чай не макала «Юбилейного» печенья.
И если есть на свете больше честь,
Чем гибель в поединке горделивом,
То мне она неведома, как жесть,
Неведома была первобойцам старинным.

В мгновенье ока прыгнув на седло,
Я вакидзаси выхватил проворно,
В ответ Они оружие свое

Достал и поманил меня притворно.
Мы взвились в воздух, два богатыря,
И вспышками крестьян внизу пугали,
«Дзынь-дзянь», «трах-бах», «кия-кия»,
В ту ночь как будто многие слыхали.

Окрасила всю местность темнота,
Спешили люди, прикрываяся делами,
Не ведая, откуда и куда,
Не видя страшный бой над головами.
И вот уже одолевать Они я стал,
Шипит устало грозный ада сгусток
«Не человек ты, – демон прошептал. —
Зачем ты тут, раз ты не из капусты?»

«Тебе-то не понять, обманщик-черт,
Служил я смертному открытою душою,
Я был рожден как самый горный мед,
Как свет, который светит сам собою.
Я – ангел, заточенный им во тьму,
В подвале душном молодость проведший,
Я жажда жертвы, заповедь уму,
Я Uber-Ich, так и не повзрослевший».
«Еще один, кто верует в любовь —
Расхохотался Они величаво, —
Не зная, куда деть свою морковь!
Еще один, алкающий причала!
Но почему не хочешь ты себе
Быть братом и любовником, дружище?
Зачем чужие лешие тебе,
В твоем уютном, добром домовище?»

«Служить любви – великая печаль,
Кому-то подчиняяся всечасно,
Зовет стрелу и манит слово «даль»,
Ведь не напрасно только, что напрасно.
Пусть жизнь – мгновенье, но ее прожить
Я не хотел бы, как отец, плутая.
Дерзаю лживый лабиринт пробить
И как снежинка, ниспадя, растаять».

«Ну, что ж, хозяин-барин, как хотишь,
А я тогда исчезну восвояси,
Смотрю, любитель ты поговорить, братиш,
Хоть ангел, но закованный во мясе».
Сказав так, Они был таков совсем, как дым,
Но что-то радоваться победе,
Противилось во мне – так седым
Беспутникам двум на велосипеде

Противилась бы совесть красотой
Невинности одаренной крестьянки.
Пока еще не кончен подвиг мой,
Не связаны из хвороста вязанки.
Я молча к мотоциклу подошел,
Погладил, оседлал, как делал часто.
«Где же Сергей?» – вопрос на ум пришел.
Доехать-то он должен был за час-то.

И, развернувшись на дороге вспять,
Я покатил размеренно обратно,
С тревожной жутью вглядываясь в рать
Стволов, свет трассы обступивших
жадно.
Как на карачках ползали по ней
Тупые толстопузые гиганты,
Тащили грузы разных областей,
Коленопреклоненные атланты.

Серегу отыскал в кювете я,
Километрах в пяти-шести от схватки,
В борщевике, с обломками руля.
И Ниндзя верный стыл поодаль всмятку.
Я «Яму» заглушил и подошел,
Я с головы его снял черный Айкон,
Серега выдохнул, он был еще живой,
«Ты тут, мой друг, – сказал Серега кратко.