Андрей Уткин - Соседский дом, похожий на пристанище инопланетян [СИ]

Из передней дома доносился шум. Пришли родители и Роберт.

В доме было довольно жарко. Всё тепло пёрло из самого камина, потому отец тут же затушил огонь.

Родители отправились в свою комнату, а Роберт скинул с себя верхнюю одежду и прошёл в комнату к Тинне.

Кроме хозяйки, в комнате никого больше не было. Она спала, облокотившись на стол и посапывая в чистый лист бумаги, на котором так ничего и не изобразила.

Пробудило её удивление Роберта: «А где дед?»

— У камина греется, — ответила она, зевая.

Роберт тут же выскочил из комнаты и взглянул в сторону камина. Там действительно сидел дед, да так сидел, будто уже с час как не вставал. А Роберт стоял и ничего не мог понять. Затем он почесал в затылке, постоял некоторое время в удивлении, затем махнул на всё рукой, да пошёл к себе в комнату.

Тинна застилала постель и ложилась спать. Прежде, чем потушить свет, её внимание привлёк чистый лист бумаги на столе. Она вспомнила вдруг тень лица, которая появлялась перед тем, как она задремала над ней. Естественно, она сочла это за видение своей дремоты (ведь её не могла посетить мысль о том, что на чистом листе бумаги мог появиться чей-то призрак).

Потушив свет, она улеглась в постель и, откидывая из головы все посторонние мысли, старалась засыпать. Но до неё доносились какие-то звуки, после чего она уже не спала, она слушала эти звуки шороха — из комнаты готовящихся ко сну родителей. Наконец звуки прекратились, родители уже спали, и только тогда она имела возможность уснуть. Но что ей ещё мешало? наверное, само желание спать. И… наконец, она почувствовала, что к ней стало подходить это состояние сна. Но… опять звуки, — звуки шагов прокрадывающегося человека, — это уже как-то заинтересовало её, и она насторожившись прислушивалась, вот только выйти посмотреть не отваживалась, — ещё бы! А шаги медленно приближались к входной двери в дом. Раздался приглушённый щелчок замка и дверь тихо отворилась и без скрипа закрылась. Больше она никаких звуков не слышала, но ей было как-то не по себе, ведь не было сомнения, что это был её дед.

Занятия у Роберта начинались раньше, чем у Тинны, и выходил он в одно время с родителями. А когда Тинна просыпалась, в доме уже никого не было. Солнце давно взошло, а часы ей говорили, что уже пора собираться в школу.

Когда она заправляла постель, то вспоминала ночные звуки прокрадывающихся шагов, приглушённый щелчок замка, но это ей уже не казалось таким странным, как в ночное время, она даже и это старалась принять за сновидение. Но, перед тем как выйти из дома, она взглянула на дверь гостиной, где отдыхал дед. Дверь эта была заперта изнутри и Тинна прошла мимо. А обходя дом, она обратила внимание на окна гостиной, зашторенные светонепроницаемым полотном (почти также, как и у старика). Но она не придавала этому особого значения; возможно, дед ещё спит, а окна зашторил, чтоб дневной свет не проникал в комнату.

Утро выдалось на редкость пасмурное и прохладное. Слабо моросил дождик и слякоть прилипала к подошвам. Но никакая отвратительная погода не сопутствовала настроению Эдди, он как всегда был исполнен духа и оживлённо шагал по улицам города в направлении школы.

На перерыве между уроками, Тинна сидела облокотившись о парту и наблюдала за самым весёлым человеком школы.

«Он ли это?» — спрашивала она себя, глядя на чересчур живого ученика, что-то интересно рассказывающего толкучке ребят-одноклассников, собравшейся вокруг него.

«Нет, мне кажется, это не он, — продолжала она размышлять. — Я прекрасно помню его характер, поведение. Это не он. В Эдди что-то вселилось… Боже! — опомнилась она. — О чём я думаю?! Это ведь нереально, мистика какая-то». — Она больше не хотела об этом думать, всего лишь успокаивая себя тем, что у Эдди начался переломный возраст. После таких успокоений, Тинну нисколько не удивляло это весёлое настроение её старого приятеля, она даже как-то старалась походить на него, и ей казалось, что она чувствует себя гораздо лучше, когда совершенно ничего не думает о нём. Когда она становится убеждена, что у него начался какой-то переломный возраст, ей сразу кажется, будто весёлый Эдди, совсем не схожий с Тинной, становится к ней немного ближе.

Почему Тинна в этот день возвращалась домой позже обычного срока? — возможно, ей пришлось задержаться. Но это не имеет значение, ведь, когда она пришла домой, всё равно ещё никого не было, разумеется, кроме её дедушки, запершегося в гостиной ещё перед рассветом и пробывшего в запертой комнате до сих пор.

Может быть, Тинна нисколько не удивилась тому, что никто из семьи ещё не пришёл. Она только лишь задумалась о своём уединении и сразу же пришла к выводу: в следующий раз не скучать одной.

Но, раз скучаешь одна, — говорила она себе, — то и продолжай скучать. Даже не скучать, а рисовать! — обрадовалась она и помчалась за листом бумаги, при котором, как помощник, присутствовал её верный карандаш, всегда готовый изобразить мысли своей хозяйки с помощью её руки и движения кисти. Всё это помогает ей расслабиться и она рисовала всё, что впадало ей в голову. Рисовала, убивая время и не замечая, как вечер наступал всё быстрее и быстрее, как солнце заплывало за горизонт, после чего дверь гостиной без скрипа отворялась, после приглушённого щелчка замка, и также беззвучно закрывалась. Тинна не слышала этого; она настолько увлеклась, что даже не услышала, как в её комнате появился дед. А, может быть, этого никто не слышал бы, ведь дверь в комнату Тинны, после того как она её закрыла, даже и не шелохнулась.

— Добрый вечер, Тинна, — поздоровался дед.

Тинна замерла. Перед ней висело зеркало, в котором не отражался стоящий за её спиной, но она даже и не взглянула в это зеркальце, ведь она даже и понятие не имела, что нынче ни одно зеркальное отражение не имеет права показывать её дедушку.

— Дедушка? — как бы удивилась она и, повернувшись, взглянула на него. А выглядел он, можно сказать, превосходно, словно похорошел. Но, если внимательней приглядеться, то можно заметить, что похорошел он (вроде как) давно, а теперь ещё хочет. Тинна только не замечала за дедом этих особенностей. Как только она вернулась из школы и научилась смотреть на Эдди бессмысленно (не обдумывая каждую мелочь в форме его нового поведения), Тинне даже показалось, что ей это нравится.

— А ты не знаешь, когда все придут? — спросила она его, наверное чтоб убедиться мёртвый он или живой, ведь стоял он за её спиной совершенно каменный, словно его только что прибили или вытащили из него жизнь.

— Поздно придут, — ответил он, взглянув в окно; он смотрел на тёмно-синее небо и в этот момент в его глазах можно было заметить одно неосуществимое желание: превратить или перекрасить синий небесный цвет в совершенно чёрный — смоляной цвет бесконечной тьмы. Он жаждал «смоляной» темноты, как крови человеческой, успокаивая себя словом «терпение» — тьма скоро наступит и надо немедленно приступать, пока никто не нагрянул. И он уже опускал голову, как Тинна встрепенулась. — Дедушка, ты что?! — Она тут же вспомнила прошлый вечер и утро, вспомнила свой страх, который постоянно старалась развеивать. А дед уже разевал свою пасть и едва не впивал острые клыки в шею своей внучки, для того чтобы проделать дырочки, через которые можно будет высасывать жизнь, в обмен на размножение своего бессмертия и вечной молодости, подаренных ему «предками».