Александр Матюхин - Колдовство [сборник litres]

Но тут из-за угла вышли четверо пацанов.

Катю оттащили за школу. Сперва ее толкали от одного к другому, дергая за волосы, потом начали бить всерьез, порвали одежду. Когда Катя с плачем упала, стали пинать. Наконец, ее поставили на колени перед Ленкой и заставили просить прощения.

– Лен, прости, – проскулила Катя.

– Вот теперь прощаю, – кивнула Ленка и с размаху ударила ее ногой по зубам. Катя повалилась на бок, ощущая во рту металлический привкус крови и грязи, и заревела. Сквозь слезы она видела размытый Ленкин силуэт, нацелившийся ногою ей в лицо…

– Эй, вы че, охренели? – послышался неожиданно окрик Стаса. Он вынырнул из кустов и оттащил Ленку за локоть. – Так убить можно!

Ленка забалансировала на одной ноге, держа вторую на отлете, словно выполняла балетное па. Похоже, она решала гамлетовский вопрос: бить или не бить. В ожидании ее решения Катя на всякий случай закрыла лицо скрещенными руками.

– На, почитай на досуге, – услышала она Ленкин голос, о грудь, шелестя страницами, шмякнулась газета. Катя опустила руки. – А это тебе на память! – В лицо шлепнулся горячий, приторно пахнущий клубничной жвачкой плевок.

Послышался топот убегающих ног.

Катя опустила руки и увидела, что Стас стоит и смотрит на нее каким-то странным взглядом, будто видит впервые. Вот он уже протянул ей руку… а потом вдруг отдернул и тоже бросился наутек.

Как добралась домой, Катя сама не помнила.

– Ну что ж, – молвила бабушка, выслушав ее рассказ. – Она за это ответит.

– Не надо, ба, – всхлипнула Катя. Она прекрасно понимала, что, если бабушка пойдет разбираться к Ленкиным родителям, станет только хуже.

– К родителям не пойду, – сказала бабушка, словно прочтя ее мысли. – Она тебе в лицо плюнула?

– Ба, не надо… – прошептала Катя, осознав, что бабушка имеет в виду.

Слюна. Волосы. Личные вещи.

Об этом она тоже рассказывала.

– Поверни голову, – велела бабушка. Катя не могла не подчиниться ее властному голосу. Она повернула голову, подставляя щеку. Острые ногти прошлись по коже, собирая частички засохшей слюны. Бабушка подняла руку, растопырив пальцы, плюнула на них и сжала в кулак, смешав свою слюну с Ленкиной. Глухо пронесся по всем углам комнаты таинственный шепот и сразу же стих. И все. Одно движение пальцев перетерло Ленкину жизнь. Катя в этом не сомневалась. На мгновение она даже испытала прилив злобного ликования. Ленке теперь придется худо, очень худо, гораздо хуже, чем ей самой.

Нет. Так нельзя.

– Ба, ну не надо! – взмолилась она.

– Молчи, – сказала бабушка. – Не помрет, обещаю.

– Но…

– Ничего больше не хочу слышать. Я добреньких не люблю. Люди не заслуживают снисхождения. – Последние слова она произнесла так, словно сама к человеческому роду не относилась.

Кате хотелось спорить, кричать… Но холодные бабушкины глаза чудесным образом лишали ее всякой воли.

– Ты злая, – сказала она, не обвиняя – просто констатируя факт.

– Верно, – кивнула бабушка. – Я живу только потому, что была злой.

– Папа стал злым, и его убили.

– Папа твой, прежде всего, был дурак, – сказала бабушка. – Сколько я сил извела, чтобы человеком вырос, и поди ж ты. Ну и допрыгался.

– Он не всегда был такой, – упрямо сказала Катя. – Он потом стал.

– Н-да? – сказала бабушка. – Не измывайся он вот хоть над Лешкой Дубовиком, Лешка бы такой скотиной не вырос. Думаешь, хороших друзей прозовут Шерханом и Табаки? Матери твоей голову вскружил… Ну, она тоже дура, уж прости за прямоту. Помню, как привел ее: худенькая, взъерошенная, я сразу смекнула – детдомовская, этих ни с кем не спутаешь. Жалко мне ее стало! Сколько раз я предупреждала ее, с кем связывается. И все как об стенку горох. Думала, отвадить хочу, потому что она курит! – Бабушка фыркнула. – Они, детдомовские, хоть и жизнью битые, а доверчивые. Опять же, о семье с малых лет мечтают. И мой-то Марк парень видный… был.

Она замолчала. Катя набралась храбрости и спросила с отчаянной надеждой:

– Ба, а может, эти твои «ненаши» на него повлияли?

– Эти мои «ненаши», – улыбнулась бабушка, – ни на кого не влияют. Не дано им власти над человеком, пока он им сам не продастся. Кстати, о нечисти, умой уже мордуленцию! Смотреть противно.

От мамы ничего скрыть не удалось. Катя умылась и переоделась, но что сделаешь с распухшей губой? Сказала, что подралась, про Ленку смолчав. Раньше та часто бывала в гостях, маме она нравилась. Ленкино предательство ранит ее не меньше, чем саму Катю.

Мама ничего не сказала.

Но незадолго до рассвета Катю разбудил плач. Открыв глаза, она уселась на кровати. Окно призрачно серебрилось, дребезжа на холодном ветру. Страшновато. А еще она впервые обратила внимание на то, что крестовина оконной рамы перевернутая. Те, кто живет в этом доме вместе с людьми, не выносят крестов.

Поеживаясь, Катя вылезла из постели и босиком прошлепала к маминой кровати. Мама лежала на животе и тихонечко подвывала в тон ветру, уткнувшись лицом в подушку. Катя прилегла рядышком.

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – шептала она, поглаживая ее волосы. – Все хорошо.

– Прости, – сказала мама, шмыгая носом. – Я не хотела тебя будить. Я думала… когда его больше нет… все станет хорошо… В чем они обвиняют нас?.. Почему не оставят в покое?..

– Все образуется, мам, вот увидишь, – прошептала Катя ей на ухо.

– А знаешь, – сказала мама, утирая нос ладонью, – я твоему папе все-таки благодарна. Без него не было бы у меня такой чудесной девочки… Разве нам плохо с тобой вдвоем?

– Втроем, – поправила Катя.

– Втроем, – вяло согласилась мама. Бабушку она по-прежнему не любила. Уважала, благодарность испытывала – но не любила. То ли все же винила за папу, то ли считала ненормальной. А может, и то и другое сразу.

Кате вдруг захотелось сказать маме о Ленке. Мучило ее это, несмотря ни на что. Но рассказывать не стала. Ну ее к черту, Ленку.

Она положила голову маме на грудь, чувствуя мягкое биение ее сердца. Мама обняла ее, и Катя почувствовала, что проваливается в бархатисто-черные глубины сна.

Она не знала, что через несколько часов где-то в центре города бежевая «Волга» индивидуального предпринимателя Олега Львовича Карпова неожиданно потеряет управление и врежется в электрический столб. Столб рухнет, сминая капот и вдребезги разнеся лобовое стекло, лопнувшие провода будут извиваться на крыше длинными черными щупальцами, брезгливо отплевываясь снопами искр. Карпов, не убийца и не алкаш, а примерный муж и заботливый отец, забьется, запрокидывая посеченное стеклами лицо с вытекающими глазами, и тут рванет бензобак, превращая машину в огненный шар, а ее водителя – в зловонную груду горелой плоти. И в тот же самый момент Катина бабушка откроет глаза в темноте, вслушиваясь в шелестящий по углам шепот, кивнет торжественно и растянет губы в мрачной усмешке.