Артём Мичурин - Ош. Смертные души [СИ]

Огромная груда обгорелого мяса едва заметно подрагивала в области груди, под передними лапами.

— Она жрёт его сердце, — констатировал Дик.

— Не любишь сердце? — поинтересовался Мордекай с таким видом, будто Миллер нелестно отозвался о поданном к столу изысканном блюде. — Далеко не худший из вариантов. Помню, когда я впервые поглотил сильную душу, мне пришлось сожрать живую свинью. Я сломал себе два зуба, пока вгрызался ей в шею. Да, знаю, что нужно было подумать о таком заранее, но я тогда был совсем неопытен в поглощениях, смёл в доме всё подчистую, и не хватило. Это ещё хорошо, что свинья подвернулась, а не кто-то из прислуги, — добавил Томас с усмешкой.

— Как же это, всё-таки, мерзко, — поморщился Дик, наблюдая за растекающимися из вспоротого брюха жидкостями.

— Увы, по-другому строительных материалов для обновления тела не получить. С одной стороны, — поднял Томас руки на манер двух чаш весов, — душа — высшая материя; с другой — животный голод и грязное насыщение ради вульгарных потребностей плоти. Разве не иронично?

— Мерзко, — не изменил своего вердикта Миллер. — Когда я был копом, мы помогали федералам в одном деле о пропаже ребёнка. Девчушка пятнадцати лет возвращалась из школы и исчезла. Почти полгода искали. Оказалось, она всё это время была у соседа. В морозилке. Не целиком, две трети примерно. Остальное он съел. Я после того обыска неделю на стейки смотреть не мог. А вчера сам кромсал и уминал за обе щеки... Да, пусть не человека, строго говоря, но всё же. Это место меняет не только тела.

— Тебе виднее, — пожал плечами Томас. — Я в себе особых внутренних... кхм, перемен не ощутил. На мой взгляд, единственное, что Ошу бесспорно удаётся изменить в своих обитателях, так это отношение к собственному потенциалу. Да, на Земле мы тоже осознавали, что упорный труд способен возвысить нас в обществе, сделать умнее, богаче, могущественнее. Но всегда оставался вопрос, который сводил на нет все прописные истины о саморазвитии — «А зачем?». Для чего тратить лучшие годы жизни на чёртов упорный труд? Чтобы потом, едва насладившись плодами этих стараний, сдохнуть? Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят лет? И всё. Понимаешь? Всё. Какой, к дьяволу, потенциал? Да у дерева в лесу потенциала больше. Жизнь на Земле напоминает какой-то дурацкий конкурс, погоню за призом, в которой никогда нет победителя. И смерть воспринимается как досадный, но неизбежный финал. Едва осознав свою смертность, человек теряет смысл жизни, кто бы там что ни говорил. Здесь же всё иначе. Здесь мы не являемся заложниками смерти, она не довлеет над нами Дамокловым мечом, сопровождая во всех наших начинаниях и свершениях. Мы вольны жить так долго, как позволяют наши способности. В Оше смерть не уравнивает гения с дураком, умелого воина с пастухом, чародея с кухаркой. Если ты достаточно умён, силён и смел, тебе открыты все пути. Ну а глупцы, слабаки и трусы станут твоим кормом. Разве не это есть справедливость?

— А как же мораль, совесть, сострадание? — спросил Олег. — Ты говоришь о справедливости, но в праве сильного никакой справедливости нет. Здесь процветает тот, кто способен отринуть всё, что мешает движению вперёд, кто переступит через любого на пути к своей цели. Ошем правят тираны и деспоты, чудовища. Потенциал? О да, они сумели раскрыть его на всю катушку. Но принесло ли это пользу простому народу, за счёт которого они возвысились? А их вырождающиеся потомки? Разве бессмертие даровано им по заслугам? Какими такими выдающимися способностями они обладали в начале пути, кроме знатного происхождения? Та же Санти — кем бы она стала, не будь её отец королём? Думаешь, природной жестокости и высокомерия оказалось бы достаточно для становления той принцессы, которая нам знакома, с самых низов? Знаешь, что думал о ней капитан Варн? Он считал её никчёмной выскочкой, взращённой на душах, добытых чужими руками.

— Ох, дьявол, — невольно сделал шаг назад Дик, глядя в сторону туши Зверя. — Надеюсь, она ничего не слышала.

Санти буквально вывалилась наружу, скользя по внутренностям, словно новорожденное чудовище вышло на свет по разорванной плаценте. С головы до пят покрытая кровавой слизью и дрожащая, она сделала попытку встать на ноги, но неудачно, и снова упала на четвереньки. Блеск слизи в отсветах сияющих сфер не позволял разглядеть принцессу как следует, но даже общие очертания заметно отличались от прежних. Более резкие и угловатые, они принадлежали явно не человекоподобному существу. Принцесса подползла ближе, и новый облик стал различимее. Некогда прекрасное женское тело, облачённое в изящные латы, превратилось в кошмарный симбиоз мышц и искорёженных элементов доспеха, зиждущийся на зверином скелете, под шкурой с мокрым от крови мехом. Сросшиеся воедино с телом латы частично выглядывали наружу, наплечники и поножи блестели обрамлённые шерстью, кольчуга проступала на голых рёбрах, а левая рука, или скорее передняя лапа, стала единым целым с когтистой перчаткой, в то время как правая — отращённая заново — уже ничем не напоминала человеческую конечность. Принцесса подняла голову и, двигая по-собачьи удлинёнными челюстями, с огромным мучительным усилием произнесла: «Что. С моим. Лицом».

Миллер сделал ещё несколько осторожных шагов назад, и «по-товарищески» хлопнув Олега по плечу, прошептал:

— Ты заварил, ты и расхлёбывай.

Принцесса тем временем подошла ближе, морщась, разевая пасть и тараща глаза, словно пыталась совладать со своей новой, не самой приятной мимикой. Правая передняя лапа поднялась и коснулась морды, но не ощупала её, а лишь задела по касательной. Собачья пасть обнажилась в омерзительном оскале, настолько сильном, что мочка носа задралась кверху вместе с губой, выставляя напоказ красные дёсны и частокол зубов, совсем не подходящих для обворожительной улыбки.

— Ты оглох? — прорычала Санти. — Моё лицо!

Олег остался единственным, кто не отступил перед надвигающейся химерой, и теперь стоял в считанных сантиметрах от оскаленного лика принцессы, зависшего над его собственным покрытым холодной испариной лицом. Нужно было что-то ответить. И от ответа зависело, останется ли лицо Олега на прежнем месте, или отправится в желудок этого похожего на оборотня монстра.

— Твоё лицо... Оно изменилось.

Язык Санти прошёлся по острым зубам и ребристому нёбу.

— Неужели? Опиши.

— Оно стало... более хищным.

— Звериным?

— Частично.

Мочка носа задрожала от клокочущего рыка.

— Нам пришлось, — поспешил Олег объясниться. — Слишком серьёзные раны. Тебя было не спасти без его души.

— Ты мог бы отдать собственную, — прошептала принцесса, почти касаясь зубами лица своего спасителя. — Рассказывай.