Тори Ру - Ноль [litres]

Представляю Воробья, на полном серьезе задвигающего такую несусветную чушь, и начинаю хихикать.

– Да, Константин Иванович – большой оригинал! Мне такое даже во сне бы не приснилось!

– Мне тоже! – вздыхает Егор и упирается подбородком в мою макушку, еле слышный приятный запах парфюма вызывает головокружение, веки тяжелеют.

Снег усиливается – белые перья причудливо кружатся и скрывают за рябью унылые, выцветшие дали и уползающие прочь поезда.

Недалеко раздается детский плач, мы вздрагиваем, размыкаем руки и одновременно оборачиваемся на звук – у кустов вербы, склонившись над коробкой, ревет одна из маленьких девочек. Переглянувшись, мы спрыгиваем со скамейки и бежим к ней:

– Что случилось?

Девочка поднимает красное заплаканное лицо и, глотая слова, сбивчиво поясняет:

– Котенок! Мы коробку с котенком нашли – хотели забрать в сарай к Даше и найти ему хозяев… Он сильно замерз. Он умер, кажется!

Рев возобновляется, к нему присоединяются всхлипы и горький плач остальных девочек.

Егор осторожно заглядывает в коробку, хмурится и бледнеет. Я помню, как сильно он любит животных, подхожу ближе – свернувшись клубком, внутри лежит белый котенок, не подающий признаков жизни.

Егор беспомощно смотрит на меня и прячет правую руку поглубже в карман. Он проклинает себя за ненужный, никогда по-настоящему не пригодившийся ему дар, за никчемность и бессилие… Мертвого котенка не вернуть, дети плачут, Егор судорожно выискивает в куртке зажигалку, но застывает и, прищурившись, склоняется над коробкой. Присмотревшись, замечаю, что полосатый хвост котенка чуть заметно шевелится.

– Можешь что-нибудь сделать? – еле слышно спрашиваю я.

– Да.

Он садится на корточки, быстро забирает животное с устланного тряпками дна и гладит, на доли секунды задержав раскрытую ладонь над белой шерстью. Встрепенувшись, котенок поднимается на лапы, и напряженное лицо Егора озаряется улыбкой. Маленькое существо в его руках звонко мяукает.

У меня захватывает дух – только что я снова стала свидетелем чуда. Сердце бешено колотится, а глаза жгут слезы умиления и облегчения.

– Держи! – Егор отдает котенка счастливой девочке. – Он просто спал! Неси его в тепло.

Та моментально прячет котенка за пазуху и удирает в сопровождении галдящих подруг:

– Я же говорила: он устал и уснул! – Они звонко хохочут. – А мы так испугались…

Я обнимаю Егора, чтобы удержаться на ногах от оглушающего, ошеломляющего чувства – это восторг и любовь, но любовь такая сильная, что перед ней меркнет даже солнце.

– Видишь, они не прошли мимо. Значит, у этого городка есть надежда, – пытаюсь шутить, чтобы остаться в сознании.

– Просто этому городу нужен герой! – Егор улыбается, хватает меня за руку и тащит к елям и дальше, к укутанному снегом вождю, у подножия которого лестницу превратили в горку. Он падает и роняет меня на себя – пейзаж приходит в движение, с громким ором и хохотом мы съезжаем вниз, шапка слетает и теряется в неизвестности, ветер свистит в ушах, в открытый рот летят снежинки.

По пути Егор разжимает объятия, я кубарем качусь куда-то прочь и оказываюсь в сугробе.

Унылые картинки замирают, надо мной повисают серо-розовое с желтизной небо с лохмотьями туч и ветви старых деревьев.

Их заслоняет румяное лицо Егора – беззаботная улыбка счастливого мальчишки мгновенно гаснет, глаза темнеют до обжигающей черноты, спокойный и уверенный взгляд до бешеной скорости разгоняет кровь в моих венах.

Мы целовались лишь однажды – под покровом ночи в парке, а потом не было ни одной минуты, чтобы я не вспоминала об этом, краснея и задыхаясь, и не мечтала повторить тот поцелуй.

Сердце тихо трепещет, поверхностные вдохи и выдохи вырываются из груди, я расслабляюсь и закрываю глаза. От прикосновения горячих губ к моим холодным губам день взрывается на тысячи мелких радужных стекляшек.

Мне уже мало наших телефонных разговоров по ночам и игр в гляделки на переменах – на такой стадии отношений девчонки не слезают с коленей своих парней и каждую свободную минуту прячутся с ними в укромных углах и закоулках.

Для нас с Егором это неосуществимо, поэтому я психую и рычу на невинную, словно овечка, Алену.

В школе царит хаос – итоговые контрольные наслаиваются на репетиции праздничного концерта, где хор нашего класса будет петь песню из «Карнавальной ночи», а Саше как главной звезде достался еще и сольный номер.

Даже самые ярые социофобы под страхом сниженных оценок задействованы в приготовлениях – украшают зал или, заикаясь и обливаясь холодным потом, вынуждены обнародовать свои глубоко скрытые таланты. Стоя между горланящими припев Сеней и Тимуром, я тоже заливаюсь соловьем. Только Егора к общественной работе не привлекают.

Каждый вечер бабушка, пытаясь перехватить мой взгляд, рассказывает о математических успехах ее подопечного и строит далеко идущие планы на мой счет. Отвечаю односложно или совсем игнорю такие разговоры, под любым предлогом сваливая в комнату, где зарываюсь лицом в подушку.

От воспоминаний о поцелуях на снегу кружится голова… Я летаю в облаках. Мечты, перетекающие в дремы и душные сны, прерывают телефонные звонки от мамы или Саши. Нажимаю на сброс: и с этими двоими мне больше не о чем говорить.

Близится страшная дата – в субботу я иду на пустырь с букетом искусственных цветов и банкой голубой краски. Задрав рукава старой куртки, два часа тщательно крашу кенотаф на месте гибели Сони – ее настоящая могила находится на родине деда, недалеко, но зимой там не чистят дороги, прикручиваю проволочные стебли и вслух рассказываю тетке обо всем, что теперь тут творится, и о том, к чему я в последнее время пришла.

Егор прав, моя бабушка – не абсолютное зло, а всего лишь типичный представитель здешнего общества. Она кидалась на семью Лебедевых только потому, что изначально верила, что его отец способен на такое, а вот «хороший мальчик Андрюша» – никогда. Ведь молва о неподобающем поведении Нади и странностях ее мужа всегда принималась ею за чистую монету. Она и мысли не могла допустить, что люди, о которых ходят такие слухи, могут быть порядочными. Но даже бабушка, воспитывая и промывая мне мозги на свой лад, не опускалась до тех подробностей, что смакуют в нашем городке – о них мне недавно поведал Егор.

Ну а моя мама… Она хорошо устроилась: что бы ни случилось – ее хата с краю.

«Да, жалко, конечно. Но я пройду мимо. Не потому, что не могу помочь, просто кто-нибудь другой сделает это лучше…» – думает она и, утешившись этой мыслью, преспокойно ложится спать. Словом, мама – еще один типичный представитель этого городка, хоть и давно сбежавший отсюда.