Тори Ру - Ноль [litres]

На миг закрываю глаза и вздыхаю – это невозможно.

Не знаю, что мы будем делать сейчас – скорее всего, Егор за рукав утащит меня в какое-нибудь безлюдное, известное только ему одному место, и оно превратится в самое лучшее место на земле.

Серый зимний день, затаившись, ждет заката, с белого неба то моросит дождь, то летит мелкая крупа, редкие прохожие сворачивают по своим делам, и мне не приходится делить с ними узкие тропинки.

Центральная площадь мала, как и все в нашей местности, и окружена высокими сугробами – даже плечи и голову единственного в городке памятника укрывает толстый слой наледи, а ступени за ним дети превратили в горку.

Останавливаюсь у ее начала, оглядываюсь по сторонам и поддаюсь азарту – сбрасываю рюкзак, сажусь на него и быстро съезжаю вниз. Волшебный, волнующий восторг вырывается хохотом – в последний раз я каталась с горки в компании лучшего друга в двенадцать лет, и он все норовил насыпать мне снега за шиворот.

Впереди темнеют огромные ели, на мохнатых ветвях горланят черные птицы, по утоптанной площадке под ними прогуливается парень в ярко-желтой куртке, голубых джинсах и шапочке на затылке.

А Егора нет.

Поднимаюсь и отряхиваю пуховик, страх снова закрадывается в душу: что если мне писал не Егор?.. Принимаю вправо и осторожно шагаю к елкам, смутная тревога давит в груди.

Я нигде не вижу черного пальто – тут нет никого, кроме меня, ворон и непонятного субъекта, слишком модного и, вероятно, приезжего.

Намеренно отхожу подальше, дую на замерзшие пальцы, натягиваю перчатки и, вцепившись в лямки рюкзака, замираю в ожидании.

За спиной раздается скрип и скрежет ломающихся льдинок.

Резко оборачиваюсь, и сердце немеет от испуга – слишком яркая куртка, слишком броские шмотки… Я впервые вижу этого незнакомца и вырываюсь, но рука с татуировкой ловит мою руку и крепко сжимает. Поднимаю голову и натыкаюсь на насмешливый взгляд черных глаз.

– Ты меня не узнала? – улыбается Егор.

– Блин!.. – выдыхаю, и от неожиданности слабеют колени – если бы не его поддержка, я бы снова села в снег. – Ну ни фига себе!..

Лебедев улыбается еще шире и светлее, и я забываю дышать – все фантазии на тему «каким бы он мог быть» вмиг потускнели перед реальным парнем, которым я сейчас любуюсь.

– Если даже ты не смогла меня опознать, значит, я действительно крут… – Убедившись, что я держусь на ногах, он отпускает меня и зазывно отставляет локоть: – Цепляйся.

Помедлив, принимаю приглашение, и, прижимаясь друг к другу, мы идем по расчищенному полотну тротуара.

Любопытство порождает целый ворох вопросов:

– Это так… непривычно!.. Я бы никогда не подумала… И часто ты так выглядишь?.. – пристаю я, и Егор спокойно отвечает:

– Нечасто. Это Воробей подогнал… Когда он сматывался на сессию, в таком виде я свободно ходил по Центру: в банк заплатить по счетам или там в собес… Ты была права: желтые шмотки еще ни разу не подводили.

Он намекает на далекий жаркий «одуванчиковый» день и нашу игру в невидимок. От солнечных детских воспоминаний покой, доверие и тепло снова согревают сердце – мы оба пронесли их через всю жизнь. Интересно, сохранит ли Егор их в памяти, когда уедет отсюда? Ведь в другой жизни он всегда будет таким: недосягаемым, сногсшибательным красавцем.

От пронзительной грусти наворачиваются слезы.

– Ты вообще на себя непохож… – дрогнувшим голосом начинаю я и незаметно смахиваю со щеки растаявшую снежинку. – Ты словно попал сюда из будущего, того, о котором мечтаешь, и мне теперь кажется, что я совсем не знаю тебя…

Он настороженно прищуривается, но тут же загадочно поводит бровью:

– Тогда давай знакомиться! Меня зовут Егор, и мне… ну, пусть будет девятнадцать. Я живу в Городе – снимаю квартиру для себя и мамы. Учусь по индивидуальному плану на факультете электронной техники. Работаю. А как зовут тебя и чем ты занимаешься?

С сомнением смотрю на него – он только что вдохновенно врал, поразительно четко вжившись в роль, а сейчас ждет от меня того же – приглашает помечтать вслух, примерить на себя жизнь другого человека, и я включаюсь в игру:

– Меня зовут Соня, – озвучиваю то, что раньше было лишь робкими, неясными помыслами. – Учусь в «театралке». Я не блещу талантами, как ты, но на вступительных экзаменах чем-то смогла зацепить жюри. Живу с мамой, братом и отчимом и… ну, я счастлива. А ты?

Мой вопрос, полный отчаяния и надежды, обращен в будущее, я загадываю: если Егор ответит утвердительно, все, что мы нагородили сейчас, волшебным образом исполнится.

– Да, – кивает он, перехватывает мою руку и засовывает ее в карман своей куртки. – Я тоже счастлив. Привет, настоящая Соня!

Городской водоем – расширенное русло речки, впадающей в большую реку, несущую воды к морю, – почти полностью затянут льдом, лишь в самой середине в полынье плавают две утки со сломанными крыльями.

Мы сидим в обнимку на спинке скамейки и любуемся видами – за рекой начинается поле и посадки вдоль железки, по рельсам которой, тяжело переваливаясь, уходят в сказочные дали поезда…

В разгар рабочего дня здесь безлюдно, лишь девочки с разноцветными ранцами на спинах возятся у картонной коробки, брошенной кем-то у кустов вербы.

– Как я завидую тем, кто в нем… – Егор провожает взглядом пассажирский состав и хлопает по карману куртки в поисках пачки сигарет. – Они могут свалить отсюда. Я много раз представлял, как бы мы жили, если бы отца тогда не обвинили… Думаю, я был бы вот таким, как сейчас – обычным чуваком без проблем. Я бы с первого класса учился в нормальной школе, а не в этом загоне для собак на Заводской.

Он оставляет попытки закурить и опускает голову, перебирая и задумчиво разглядывая мои обтянутые тонкими перчатками пальцы, и, помолчав, признается:

– Я ведь был единственным ботаником в той школе – хилым и забитым. Надо мной издевались, ржали и доставали похлеще, чем сейчас пытаются доставать Королев и его шестерки, но учителям было на все наплевать. У меня тогда была одна развлекуха – мотаться на концерты в Город. Когда появился Воробей, все изменилось. К тому времени и я вырос – из дохляка превратился в человека и давать сдачи уже не боялся. Однажды в сквере на нас наехали отморозки из ПТУ: не понравился им внешний вид Воробья… Вот тогда меня и заклинило – я очнулся, когда морда врага превратилась в кровавый фарш. Остальных без труда загасил Костян. С тех пор на районе нас стали бояться как огня – я подтвердил свой статус сына маньяка. Воробей надоумил меня надеть отцовские шмотки и серьгу: считал, что это жутко концептуально и твоя бабушка не выдержит и обязательно сознается во всем общественности. Но он слишком хорошо думает о людях, витает где-то в облаках и очень далек от реального положения вещей…