Тори Ру - Ноль [litres]

– Привет… – осторожно начинаю я.

– Ты что здесь делаешь? – Он отмирает и быстро заглядывает мне за спину.

– В гости пришла. Ставь чайник, – улыбаюсь глупой несмешной шутке.

– Ты совсем больная? – шипит он, хватая меня за шиворот и втаскивая в неизвестность прихожей. – Скажи, ты совсем не дружишь с головой?!

– Ты не отвечаешь на сообщения, делаешь вид, что ничего не было, старательно игноришь и считаешь, что это – лучшее, из того, что ты можешь для меня сделать?! – перебиваю я; пусть он думает, что я пришла скандалить, а не умолять. – Ты высказался тогда, на пустыре, а мне такой возможности не дал! Но с чего ты, блин, взял, что я буду терпеть и молчать?

Егор обжигает меня напряженным взглядом и вздыхает:

– Черт с тобой. Проходи, раз пришла!

Он скрывается в глубине квартиры, после шума воды и шипения газа где-то чиркает зажигалка.

Избавляюсь от сапог и пуховика, осторожно шагаю и осматриваюсь по сторонам: Егор с мамой живут в тесной древней двушке, но, несмотря на плачевное состояние барака, у них уютно, чисто и светло. Только окна в некоторых местах забиты прозрачной пленкой вместо стекол.

– Бьют постоянно, – тихо поясняет вернувшийся из кухни Егор и, скрестив на груди руки, встает рядом. От его присутствия становится жарко, сердце пускается в галоп.

– Ты один? – спохватываюсь я, и он усмехается:

– С этого и надо было начинать. Ты даже на мою маму нарваться не побоялась… А если бы она устроила грандиозный скандал, что бы ты делала?

– Я бы сказала ей, что не имею к той истории никакого отношения! – уверенный тон усмиряет зашевелившийся в солнечном сплетении страх.

– Один я, не переживай. И если что, моя мама никогда не закатывает скандалов, – Егор внезапно смягчается и сбрасывает ледяную маску: – Пошли.

Я плетусь следом и разглядываю ярко-зеленую футболку на его плечах – до этого я никогда не видела Егора без форменного или черного мешковатого пиджака. Мне нравится, как он сложен, нравятся его руки… Тихо краснею и шумно сглатываю. И вдруг замечаю на смуглой коже страшный белый шрам, убегающий под короткий рукав.

Егор распахивает дверь и пропускает меня в свою комнату.

Желтые шторы трепещут от мимолетного сквозняка, декоративные растения в ноябре пышно цветут на подоконнике, связанный крючком разноцветный плед укрывает древний диван, полированные полки вдоль стен заставлены книгами… В каждой детали и неприметной мелочи заметна любовь Егора – та самая, которой он на самом деле любит вся и всех.

Из идеальной уютной картинки выбиваются лишь стол, заваленный рулонами ватмана и листками формата А4, исписанными формулами и цифрами, и погребенные под всем этим ворохом ноутбук и принтер.

Заметив мой немой вопрос, Егор поясняет:

– Я на досуге контрольные, курсовики и дипломные на заказ пишу. Любой сложности… Всему Городу, и не только. Матери помогаю: деньги лишними не бывают.

Скромно устраиваюсь на уголок дивана и от удивления выговариваю с трудом:

– Но… как? Конечно, я видела твои оценки, но неужели ты запросто можешь сделать даже дипломную работу?

Егор садится рядом и пожимает плечами:

– Ну, не запросто, конечно… А еще я однажды делал кандидатскую для старшего брата Воробья: хотел человек законно откосить от армии. В тот раз я действительно очень долго морочился, но, представляешь, прокатило… Так что, думаю, мне будет несложно стать нормальным там. Потом, когда уеду… – Он поднимает голову и пристально смотрит на меня.

Молчание, невыносимое и напряженное, заполняет пространство.

Я слышу его и свое дыхание, и мучительный румянец проступает на щеках.

Егор моргает, холодная отстраненность во взгляде оттаивает и сменяется растерянностью.

– Конечно, несложно, ты же уникальный! – спохватившись, я давлюсь последним словом и тут же исправляюсь: – То есть… ты обязательно добьешься всего, к чему стремишься, лишь своим упорством и знаниями!

Замечаю, как он рефлекторно убирает «руку смерти» и прячет ее за подлокотник – этот жест выдает его страстное желание быть обычным, таким, как все…

А я просто хочу быть с ним всегда.

В груди что-то вспыхивает, и с губ срывается:

– Только… пожалуйста, не бросай меня больше! – Задыхаясь и ничего не видя вокруг, я подаюсь вперед, судорожно цепляюсь за зеленую футболку и тяну ее на себя. Слезы, копившиеся долгие недели, оставляют на ней темные пятна.

Словно во сне чувствую, как крепкие объятия родным теплом смыкаются на талии, и я уже не могу остановиться:

– Егор, твое право не искать справедливости. Я не выдам твоих тайн, не стану ворошить прошлое и не подставлю тебя. Я знаю, ты не любишь меня, но это не повод совсем не общаться…

– Люблю, – тихо звучит в ответ.

– Что? – Кажется, я ослышалась, – пытаюсь поднять голову, но он, опустив ладонь на затылок, еще сильнее прижимает меня к груди и не дает пошевелиться.

– Но… еще полтора года я буду изо всех сил стараться не отсвечивать: мне нужно вытащить отсюда мать, – гудит под ухом его голос. – Я вижу, что творят эти скоты, и могу отмудохать их так, что мама родная не узнает… Но я сдерживаюсь и терплю, ведь иначе мечте придет конец. И любой, кто открыто поддержит меня, будет страдать. Вот почему со мной рядом сейчас не должно быть никого. У тебя тоже есть свои мечты, и никто не имеет права мешать им сбываться.

Он отпускает меня, но я кладу ладони на его щеки, перехватываю и фиксирую усталый, потухший взгляд:

– Егор, мне неинтересно, как лучше. Я спрашиваю: чего ты хочешь?..

После секунды заложившей уши тишины он сдается.

– Ну, может… я хочу, свесив ноги, сидеть на твоей «Луне», говорить, курить и смотреть в небо. Ждать чего-то сказочного и не думать больше ни о чем. Хочу, чтобы ты улыбалась, чтобы люди улыбались нам… Я хочу быть с тобой – понял это, как только снова тебя увидел. И это так тупо при моих раскладах!

Он накрывает мои запястья горячими пальцами, отводит их от лица и отстраняется.

– Забей, это все неважно…

– Это важно! – шепчу, и сердце заходится от восторга; снова тянусь к нему, обнимаю изо всех сил и запускаю руки под тонкую ткань футболки. – Давай попытаемся, Егор! Ни одна душа в школе и в городке не узнает о нас, пока мы сами этого не захотим. Но мы будем вместе назло всем. У нас получится!

Я глажу его спину – она напряжена, мышцы скованы, и пальцы вдруг находят на теплой коже бугры и неровности.

– Что это? – вырывается у меня еле слышный всхлип.

Егор бледнеет и застывает, черты лица становятся резкими.

– Ты как-то говорила, что знаешь, почему меня называют Уродом… Хорошо, что твое предположение отличалось от общепринятого. – Он сбрасывает мои руки, хватает футболку за край и стягивает ее через голову. – Вот почему я – урод. Смотри.