Влада Ольховская - Внутри

Он назначил мне встречу, и мне пришлось покинуть городок, ведь говорить по телефону старик категорически отказывался. Я уезжала с тяжелым сердцем, но иначе поступить не получалось. Я не знала, сколько еще Руслана продержат в больнице, когда у него получится сбежать, а сведения о пещерах были важны для нас обоих.

Дорога была долгой, и мне бы подремать, отдохнуть немного, но сон не шел. Я чувствовала себя взведенной пружиной, готовой сорваться в любой момент. Я могла сколько угодно убеждать себя, что Руслан обязательно вернется ко мне, это просто вопрос времени. В глубине души я не представляла, что буду делать, если уже потеряла его навсегда.

А те уроды наверняка думают, что спасли меня! Как и Тарасов… Они будут гордиться тем, что сделали. И почему люди так любят лезть в чужую жизнь, не разобравшись со своей собственной?

Нет, об этом лучше и не думать, слишком тоскливо становится. Пока есть возможность что-то делать — буду делать, это отвлекает.

Суражцев жил в небольшом поселке, который едва-едва выбрался из статуса деревни. Бывшему спасателю здесь принадлежал частный дом, и это было печальное жилище. Нет, в нем не царил бардак, которого следовало бы ожидать от берлоги старого холостяка. Создавалось впечатление, что лет десять назад Суражцев вышел на пенсию, пришел домой, сел в кресло, да так там и остался.

По дому он перемещался между спальней, кухней и ванной. Возможно, иногда он выходил в магазин или кто-то привозил ему продукты. Все остальное выглядело заброшенным, неиспользуемым, покрытым толстым слоем серой пыли. Как будто и не было тут живого человека, а осталась только тень!

При этом Суражцев сохранял полную ясность сознания, это я поняла сразу. Годы взяли свое над его телом, не над разумом.

— Почему ты вдруг заинтересовалась этим? — поинтересовался Суражцев, разглядывая меня через завесу кустистых седых бровей.

Он не стал предлагать мне чай, но так было даже лучше, ему не пошла бы роль радушной хозяюшки. Да и на «вы» он даже не думал ко мне обращаться, я годилась ему во внучки, если не в правнучки! Я не собиралась возмущаться, мне было все равно, кем он меня считает. Суражцев стал единственным, кто согласился со мной говорить, вот и все, что по-настоящему важно.

— Я ведь сказала, что пишу книгу…

— Ты мне это брось! — прервал меня Суражцев. — Продолжишь врать, слова тебе больше не скажу!

— Почему вы решили, что я вру?

— Потому что знаю, что найти меня было ой как непросто!

— Ну и что? Это ведь важно для книги!

— В наши дни для книги уже ничего не важно, — фыркнул он. — Те школьники, что себя писателями зовут, не думают о достоверности, и ты бы не думала. Порылась бы в интернете, там брехни хватает, а остальное придумала бы, вот и получилась бы очередная никому не нужная книжонка. Что, с перевалом Дятлова по-другому поступают?

— Может, я не хочу быть как все, а хочу научной достоверности!

— Ради научной достоверности не срываются так, как ты, в непонятную даль. Последний раз спрашиваю: зачем это тебе? А если правду не скажешь — ты знаешь, где выход.

Хм, а все это будет сложнее, чем я думала… Я чувствовала, что Суражцев не блефует, он и правда оставил мне всего один шанс. И я не собиралась спускать этот шанс на неудачную попытку обмануть его.

— Это ради моего мужа, — признала я.

— Муж твой тут при чем?

— А муж мой был тем самым маленьким мальчиком, которого вы вывели из пещер.

Вот теперь он был поражен. Суражцев замолчал — и молчал очень долго. А может, и не очень, просто для меня время будто застыло и тянулось медленно-медленно. Я ждала, потому что банально боялась его торопить. Тут любое лишнее слово может все испортить!

Суражцев устало потер глаза, тяжело вздохнул; на меня он больше не смотрел.

— Вот оно как… — наконец сказал он. — Ну и как тот пацан? Нормально у него все?

— А как вы думаете, раз я здесь и спрашиваю про шахты?

— Значит, не нормально… Но я подозревал, что так будет. Я вообще не думал, что он вырастет!

— Что же вы тогда думали?

— Думал, что помрет через месяц-другой, — признал Суражцев. — Его увезла мамка в Москву, и я не знал, что с ним стало. Но для себя решил, что помер он.

— Но почему? В газетах писали, что он жив и здоров!

— В газетах много что пишут, и тогда, и сейчас. Не был он здоров. Я даже про жив не уверен!

— Тут вы загнули…

— Тебя там не было! — перебил меня Суражцев. — Тем, кого там не было, не понять! Нужно было побывать там, подышать тем воздухом, посмотреть на то, что от людей осталось… Вот тогда можно говорить что-то. Гнилое это место, гиблое… Сжечь бы его, да разве ж такое сожжешь?

— Тогда расскажите мне все, — попросила я. — Меня там не было, это уже не исправить. Но мне очень важно знать, что вы там видели и почему пострадали другие спасатели, почему вообще случился тот обвал. Я могу рассказать вам, что стало с моим мужем…

— Не надо! Не хочу я ничего знать про того пацана. А тебе я все расскажу, тогда и поймешь, почему я не хочу знать.

Это был не первый такой вызов в карьере Суражцева: он бывал на местах обвала зданий, схода лавин и землетрясений. Вот и возле пещер все выглядело предсказуемо: много пыли, суматоха среди людей, которые успели выйти или не успели зайти, обрушившиеся конструкции, раньше поддерживавшие вход.

Причину обвала тогда никто не знал, но не было оснований предполагать, что это нечто особенное. Возможно, на сводах давно уже появились трещины, однако нерадивые сотрудники не обращали на них внимания. А может, кто-то из туристов решил покуролесить — и сделал глупость. Речь шла о пещере, о силе стихий, объяснение могло оказаться каким угодно.

— Мы разобрали завалы у входа и спустились, и я тогда сразу понял, что так, как обычно, там не будет, — тихо сказал он.

— Как вы это поняли?

— По воздуху. Тебе это покажется странным, но поработала б с мое — поняла бы! Там пахло не так, как в пещере должно. Там пахло лесом, и болотом, и пожухлой осенней травой…

— Может, просто пробились какие-нибудь грунтовые воды? — предположила я. — Отсюда и запах сырости!

— Ты не слушаешь меня, девочка! Не сыростью там пахло, а болотом, уж я-то разницу знаю. Болотом, со всеми его травами и ядами.

Я невольно вспомнила то болото, которое я видела в другом мире, и поежилась. Да уж, догадываюсь, чем там пахло!

— Это заметил не я один, — добавил Суражцев. — Другие тоже почуяли! Воздух был такой тяжелый, что становилось трудно дышать. Мы все пытались рассмотреть, откуда запах, и, хотя со светом было тяжело, мы справлялись. Но ничего особенного там не было! Все, как и должно быть на завалах, только с этой вонью. И чем глубже мы спускались, тем плотнее, гуще она становилась. Под конец мы только в масках работать и могли!