Сара Перри - Мельмот [litres]

В тот день, в послеполуденный час, когда из-за жары клонило в сон, а кровь будто загустевала в жилах, так что заниматься делами было совершенно невозможно, одна из старших девочек легонько шлепнула Хелен по локтю.

– Смотри, Ate Хелен, а это что такое? Тебя покусали, и ранка выглядит очень плохо.

– Это просто комар.

Но все-таки Хелен посмотрела на свою руку с сомнением. Место укуса больше не зудело, но припухло и было теперь обведено алой каймой. Выглядит так, подумала она, будто у нее появился третий сосок, – согласно поверьям, отличительный признак ведьмы.

– Нет-нет, Ate! Ipis, di ba? Таракан! Грязь! Моего дядю однажды покусали, вот сюда, – девочка показала себе на шею, – и ему стало очень плохо, совсем плохо. Тебе надо пенициллин. У тебя есть деньги, Ate ? Нужно лечить, di ba !

Хелен попробовала надавить пальцем на красное пятнышко. Выступила капелька гноя.

– Хорошо, – сказала она. – Может, завтра схожу к врачу. А сейчас перерыв, поспим полчаса и будем учить глаголы.

По дороге домой она купила у уличного торговца теплую коробку пансита, местной лапши, и съела ее на балконе, чувствуя, как пульсирует укушенное место. Вечером она потрясла маленький холодильник в углу, чтобы спугнуть затаившихся под ним тараканов, и убила туфлей тридцать девять штук.

На следующий день она обнаружила, что опухоль увеличилась и стала размером с ладонь, а в самом месте укуса образовалась маленькая впадинка с неровными краями. Похоже, жара и плотный влажный воздух ускорили все биохимические процессы в ее организме, и распад тканей, который в Англии занял бы месяц, здесь произошел за одну ночь. Когда она сжимала руку в кулак, из ранки медленно сочился гной. Она знала, что в одном из переулков под бульваром Авроры есть аптека, – видела из окна светящуюся зеленым вывеску. Житейская мудрость английского путешественника гласит: придерживайся знакомых маршрутов. Но что плохого может случиться, если она отойдет не больше чем на сотню метров, а то рука уже горит и болит?

И все-таки, остановившись в тени огромной эстакады, под грохочущей и завывающей дорогой, Хелен поежилась: здесь приветливые трущобы с запахом стирального порошка и жареной лапши сменялись одинокими попрошайками, сидевшими на корточках на картонных подстилках, или замолкавшими при ее появлении группками мужчин в наброшенных прямо на потное тело безрукавках. Все здесь было грязным, грязные люди и грязные машины существовали в шатком перемирии, и Хелен была поражена, когда увидела, что кто-то спит прямо в широкой расщелине в бетоне. На выступе стены был прилеплен догорающий огарок свечи, из пролома свисала черная тряпка. Жара стояла чудовищная, сущее наказание, и на внутренней стороне бедер появились красные натертые полосы, кровоточившие с каждым шагом, а в глаза тек соленый, как морская вода, пот. Хелен прижала распухшую руку к груди и, ускорив шаг, торопливо прошла мимо голого ребенка, мимо сидевшей на корточках женщины, которая сортировала крышки от пивных бутылок и что-то бормотала себе под нос. К аптеке она подошла вся в слезах, хотя их вызвали не столько боль в укушенной руке, голый ребенок и жара, сколько ощущение, что она всю жизнь бежала от разочарования, которое в конце концов ее настигло. Она постояла с минуту в свете, который отбрасывал на тротуар зеленый крест над окном с опущенными жалюзи, и, услышав смех, раздавшийся на фоне звучащей из радиоприемника развеселой попсовой песенки, наконец толкнула дверь. На прилавке, скрестив ноги по-турецки, сидела школьница и грызла кусок сахарного тростника. Она бросила на Хелен косой взгляд, и та особенно остро почувствовала себя бедно одетой, униженной и бездарной. Ни к кому не обращаясь, девочка сказала:

– Americana Siya.

– Я не американка, – возразила Хелен. – Я англичанка.

В аптеке было прохладно. Девочка снова вгрызлась в свое лакомство и принялась напевать доносившуюся из радиоприемника песню – по-видимому, она утратила интерес к Хелен. За прилавком, между дешевыми металлическими полочками, забитыми парацетамолом, лекарствами от диареи и отбеливающим кремом, виднелся дверной проем, завешенный шторой из голубых пластиковых полосок. Они колыхались, как будто их только что раздвинули, чтобы пройти внутрь. В темной задней комнате стоял кто-то в белой рубашке. Надавив пальцем на ранку на руке и увидев, как из нее выползает густая зеленоватая субстанция, Хелен почувствовала, что за ней следит пара внимательных глаз, – как это было в детстве, когда она возвращалась домой из школы и ремень сумки резал ей плечо. Она явно ощущала покалывание в затылке – так встает дыбом шерсть на загривке хищника, затаившегося в высокой траве, – но ведь в помещении было прохладно, и на нее дуло из кондиционера.

Навстречу ей вышел молодой человек. Его рубашка была наглухо застегнута, и сквозь нагрудный карман протекла ручка. Довольно длинные волосы он расчесал на пробор, и это могло бы придать ему строгий вид, если бы он не улыбался все время, пока шел к прилавку, и не поприветствовал посетительницу все той же улыбкой.

– Magandang gabi, мэм, – произнес он, «добрый вечер». Хелен сразу почувствовала, что к этому его «мэм» вместо ничем не заслуженного почтительного отношения, которого она обычно удостаивалась благодаря своей белой коже, примешивалась большая доля иронии. Он сильно встряхнул девочку и что-то сказал ей. Она засмеялась, спрыгнула с прилавка и смерила Хелен дерзким веселым взглядом.

– Вы не могли бы мне помочь? – обратилась к нему Хелен. – Мне нужно понять, что делать.

Она сообразила, что говорит слишком медленно и отчетливо, и испугалась, что ее собеседник заметит это и обидится. Он, судя по всему, действительно заметил, потому что ответил ей на беглом английском, и она восприняла это как упрек.

– Ну конечно! Фармацевта с самого утра нет на месте, но я прохожу здесь практику, и у нас есть все, что вам нужно. Вы обгорели на солнце? С туристами часто такое случается.

– Я не туристка!

– Нет? – Он вытащил из кармана очки и надел их.

– Я работаю в БФК, Благотворительном фонде Кесона, – сказала она и тут же пожалела об этом, потому что он поднял одну бровь, улыбнулся и отозвался:

– Окей. Вы делаете доброе дело.

Повисла тишина. Хелен смотрела на него и не могла вспомнить, что ее сюда привело. Потом из радиоприемника зазвучала знакомая песня, какая-то особенно идиотская, и оба они заулыбались друг другу: она ужасна, правда, но ты ведь тоже знаешь слова наизусть?

– Ну хорошо. Чем я могу помочь? – оживленно спросил молодой человек, убирая очки обратно в карман.

– Вот. – Хелен подошла поближе и положила руку на прилавок, словно это был какой-то отдельный предмет, который она принесла с собой и была рада наконец куда-нибудь поставить. В ярком голубоватом свете аптеки кожа приобрела мертвенный оттенок, а воспаление успело распространиться еще дальше, и теперь алая полоска тянулась до самого запястья.