Сара Перри - Мельмот [litres]

Медбрат покачал головой:

– Что мы можем сделать? Ей нельзя помочь. Она безнадежна. – Он умолк и провел ладонью по сложенным простыням, которые держал в руках. – Хотите помочь? У нее в палате есть стул, который всегда пустует. Посидите с ней. Сможете, как думаете?

И он ушел, на прощанье смерив ее назидательным, но вполне дружелюбным взглядом.

Не всегда пустует , подумала Хелен, вспомнив ту изможденную женщину, опустившую голову на руки, и ее босые ноги, от которых на кафельном полу оставались кровавые следы. Но тут она услышала, что ее зовут: «Хелен? Сестренка?» – и любовь заставила ее забыть обо всем. «Иду, Kuya !» – отозвалась она и пошла к нему, с каждым шагом стряхивая с себя жалость и ужас, которые наполняли маленькую темную комнатку у нее за спиной.

Ночью она лежала и смотрела на вращающийся вентилятор под потолком. Она видела тонкую руку поверх ткани, изуродованное тело под вылинявшей простыней, отчетливо видела сидевшую на стуле женщину с окровавленными ногами, которая медленно поднимала голову. Ее захлестнуло прежнее ощущение, будто за ней наблюдают, и это был не родительский взгляд, упрекающий ее за каждое прегрешение, – нет, этот неизвестный следил за ней очень пристально и читал ее самые сокровенные мысли. Она была готова поверить, что та женщина с окровавленными ногами ожидала ее прихода, годами наблюдая за ней, и что Хелен, не убеги она тогда из палаты, увидела бы, как с исхудавшего лица глядят на нее полные страшной любви глаза. Ее вдруг затрясло, несмотря на густую жару манильской ночи. Что делать? Как избавиться от этого чувства, что за ней следят, и даже хуже – что ее взвешивают на весах и приходят к выводу: никуда она не годится? Она снова вспомнила свою прежнюю ничтожную жизнь, бегонии в материнском саду и отца, который постукивал по стеклу висевшего в холле барометра и приговаривал: «Погода опять что надо». И хотя ее возлюбленный лежал совсем рядом, а разлучиться с ним даже на расстояние вытянутой руки казалось невозможным, она подумала: я бы вернулась домой, если бы могла.

Утром она разбудила Арнела.

– Хочу сделать доброе дело, – сказала она. – Когда ты пойдешь к Бенджи, я посижу с другой пациенткой. Ее зовут Роза, и у нее никого нет.

– Раз у нее есть ты, значит, у нее есть все, – ответил Арнел. – Будет вечеринка, когда Бенджи выпишут, и мне кажется, что это случится уже скоро. Вчера он смог подняться по ступенькам – ныл при этом всю дорогу, но он у нас всегда был лодырем. С фентанилом вот-вот уже будет покончено, чему я очень рад. Для воришки я простоват.

Прошло два дня. Хелен чувствовала, что ее преследуют. Она приходила в офис БФК, писала письма, заполняла документы и все время слышала, как тонкая рука яростно скребет по тонкой простыне; укачивая на коленях ребенка из ясельной группы, в мутной послеполуденной жаре она вдруг чувствовала тревожный холодок, какой пробегает по спине человека, который знает, что за ним наблюдают. Хелен понимала только одно: она не сумела, не справилась. Она увидела несчастную женщину – и, сама будучи женщиной и зная, что подобное несчастье могло случиться и с ней, все-таки сбежала.

Впрочем, это не поздно исправить. Вечером, собираясь в больницу, она нарвала букет розовой бугенвиллеи, увивавшей стену общежития БФК, и взяла две бутылки чая со льдом. Посмотрев, как вечно недовольный Бенджи вытягивает руку и ждет, когда на нее прилепят фентаниловый пластырь, Хелен двинулась по темному коридору в тайной надежде снова встретить медбрата, чтобы он стал свидетелем ее добродетельного поступка, и на мгновение замерла в пустом дверном проеме. Кровавый отпечаток пятки уже стерся. Хелен подошла к кровати женщины, стараясь не шуметь, – вдруг она спит. Темная голова на подушке повернулась к ней. На изуродованном лице блестели огромные влажные глаза.

– Роза? – позвала Хелен, садясь на шаткую табуретку возле кровати. – Роза?

Женщина моргнула. Из-под опущенных век выкатились слезы.

– Я Хелен. – Она положила цветы на постель. – Хелен Франклин, – добавила она и дотронулась до лежавшей на простыне руки. Женщина издала чуть слышный стон, но не от боли, а (как подумала Хелен) от изумления и едва ли не от удовольствия.

– Я не американка, – сказала Хелен. – Все принимают меня за американку. Вообще, мне должно быть все равно, но мне это не нравится.

Женщина снова моргнула, и Хелен продолжала – весело и беспечно, как беседовала бы с незнакомкой на перроне, коротая время в ожидании опаздывающего поезда:

– Я здесь уже три месяца. Иногда меня тянет домой, иногда хочется остаться.

Женщина закрыла глаза и потерла бедро.

– Я знаю про вас, – сказала Хелен. – Знаю, что произошло. В жизни не слышала более страшной истории. Вам становится легче, когда вам так говорят?

Работавший за окном садовник включил радио, и заиграла музыка. Роза продолжала скрести ногу, пытаясь добраться до какого-то места, куда ее рука не дотягивалась.

– Медбрат мне говорил, что вам нельзя чесаться, – заметила Хелен. – Так вы себе не поможете, а только навредите.

Но женщина снова повернула к ней лежавшую на подушке голову и открыла глаза. Хелен прочитала в них отчаянную мольбу, и ей показалось, что она поняла.

– Вы хотите, чтобы я вам помогла? Ладно. Только не говорите медбрату.

Неторопливо, словно это было совершенно естественно, Хелен положила руку на бедро женщины и ощутила исходивший от него жар, точно что-то постоянно жгло ее тело изнутри и продолжит жечь до тех пор, пока не испепелит ее всю. Хелен начала легонько скрести простыню. Остатки рта женщины растянулись в улыбке.

– Так хорошо? – спросила Хелен. – Вам это и было нужно? – Почесывая и поглаживая женщину, как собаку, она продолжала: – Вы любите музыку? Надо сказать, что петь в этой стране умеют все. А эту песню знаете?

И она стала негромко подпевать звучащей по радио музыке, мягко и равномерно почесывая колено женщины. Так продолжалось долго, и наконец Хелен увидела, как Роза поудобнее устраивается на подушке, как расслабляются ее одеревеневшие от боли ноги.

– Если бы я встретила человека, который сделал это с вами, я бы его с большим удовольствием убила, – непринужденным тоном сообщила Хелен. – Так достаточно? Смотрите, уже кровь выступила, вот здесь, совсем немножко. Думаю, пора остановиться.

Она убрала руку, и женщина вздохнула, но не пошевелилась. Хелен сказала:

– Я принесла вам попить. Слишком жарко, и вам нужно пить.

И потом, как будто Роза была маленьким ребенком, одним из тех, о ком заботился БФК, Хелен обняла ее за плечи и приподняла с подушки. Темноволосая голова на мгновение легла ей на плечо, и Хелен ощутила запах тела, в котором отказывают все органы, – сумеречный, жаркий, одновременно и кислый, и сладковатый. Она поднесла бутылку с холодным чаем к губам Розы и, вливая жидкость ей в рот, наблюдала, как та вытекает из уголка изувеченного рта и капает на простыни.