Raymond Abaddon - По ту сторону пламени

— Хорошо, — рвано киваю. Проглатываю комок в горле и произношу одними губами:

— Ты тоже… береги себя.

Тварь теряется в гари затухающего ларька. Глажу шрам, пока дыхание не становится ровным.

— Хватит. Не время бояться выдуманного будущего. Настоящее важней, и все может выйти иначе. Сейчас мне тоже пора. Пора, пора идти…

Я не сразу вспоминаю, куда. Тишина поглощает догорающие руины. Меня:

— Наас или Тони? — или отмеченный мраком Рики?

— Куда подевались чертовы птицы, почему так тихо?

Опускаюсь на колени и черчу заклинание поиска огрызком мелка. Ощущение потери — отчетливей, запутанней. Вот так: пустые полки, пустые гудки в телефоне. Папа ушел. Под пальцами сами собой линеятся улицы, здания. Точки. Одна рядом — Илай. Две дома, Рики и Айяка. Три в тюрьме. Последняя точка… — Последняя?! Где еще две?!

***

Вылетаю в нужный переулок. Тесный проход упирается в тупик: побитые окна, изъеденные временем черные камни. Живое пернатое покрывало поглотило крышу. Останавливаюсь, согнувшись пополам: боль в боку пронзает внутренности насквозь. За хриплым дыханием гудит тишина — словно ток в проводах. Птицы расселись на скелетах деревьев, гирляндами повисли между столбами, внимательные и молчаливые. Почти падаю вперед. Мышцы протестующе ноют. Бегу, не поднимая взгляда, ориентируясь по бурым кляксам и удлинившимся теням ветвей с беспокойными плодами.

Здесь. Прохладный сумрак парадного, резкий запах кошек и чего-то стариковского, больного. Пистолет оттягивает ладонь.

Канов след тянется по ступенькам наверх. Распахнутая дверь на втором этаже. Темная квартира. Отклеившиеся ленты обоев шуршат под сквозняком. В заставленной пыльной мебелью гостиной — стол на боку. Вязаная зеленая скатерть бордовая с одного края. Торчат ноги… одна неправильно выгнута.

Заставляю себя подойти ближе. Кан. Раскинулся навзничь, грудная клетка под клетчатой рубашкой с чужого плеча смята вовнутрь. Раздутое, глянцево-красное и заплывшее волдырями лицо — не узнать, ничего общего с прежним капитаном пятого блока. Опухшие веки скрывают черные глаза. Кровь из открытого рта будто отрезает подбородок, кисти тоже черные от… Закусываю кулак, чтобы не закричать.

— Он убил Тони, — вскидываю пистолет на незнакомый голос.

Наас.

— Тони?… — пылинки мерцают и вьются, мешают разглядеть… зажмуриваюсь. Глазам горячо.

— Там, — рыжеволосый маг сгорбился на диване. Руки безвольно лежат на коленях. Обогнуть тело. Опрокинутый стул. Свернувшиеся кольца удавки на полу — перемазаны алым. Рука дергается к шее, где бугрятся рубцы, натыкается на свежий порез. Иди.

Узкая дверь. Крохотная комната, занятая целиком двуспальной кроватью. Тони лежит ничком, наполовину съехал на пол, локти связаны за спиной серыми простынями. У головы еще ширится пятно. Не могу заставить себя перевернуть тело. Ощупываю теплую кожу под челюстью. Пульса нет.

— Я не успел, — шепот сзади. Стены простреливает трещинами. Закрываюсь от острой крошки. Сжимаю кулаки, вспоминаю крышу, но разломы продолжают ползти, смыкаясь трескучим кругом.

Наас трогает за запястье, тянет на себя, когда больно обваливается побелка. Обнимает до хруста в костях. Хрипит, уткнувшись в плечо, и страшно дрожит. Я не разбираю слов за мечущейся в воздухе взвесью.

На лестнице топот, но Наас не размыкает объятий. Обхватываю за талию, прижимаюсь щекой к щеке. Если кто-то решит убить нас сейчас — пусть, пусть.

— Тони! Где он?! — кричит Айяка. Отталкивает с дороги. Звонко вылетают окна — внутрь, впуская ветер и птичий хор. Бледный как мел Рики застывает на пороге гостиной. Его глаза прикованы к телу Нининого брата.

Трое магов останавливаются за ним. Энид зажимает рот, падает на колени у мертвеца. Я прячу лицо на груди у Нааса.

— Что произошло?!

— Байех потух, — отвечает Рики. — Чассь линий. Мы сгазу…

— Тони, — задыхается парень. Хикан? Тот, кто привел Тони в Университет? Невидимый, протискивается мимо и сдавленно всхлипывает.

— Кто…?! — сипит Энид, странным образом тише и громче чертовых воробьев и крошащейся штукатурки. Я вцепляюсь в Нааса. Ему, наверное, больно, но отвечает ровно, будто заучил наизусть:

— Он убил Тони.

Сжимаю пистолет, поднимаю голову и ловлю адресованный рыжеволосому магу яростный взгляд. Наас верно описал Энид: действительно, невероятно красива, лучше, чем на фотографии — кукольно-яркая даже под слоем пыли, с опухшим носом и неровными пятнами румянца на щеках. Пристрелю, если дернется.

— Ты всегда его ненавидел, — шипит девушка, баюкая на коленях голову Кана. — Почему он такой…?! Что вы с ним сделали?!…

— Он напал первым, — оглаживаю спусковой крючок. Волшебница замечает и вздергивает верхнюю губу в оскале, собирается заговорить, но охотник рядом с ней не дает:

— Дом горит, — чт… Он прав. Тонкий запах гари ползет от входной двери.

— Надо уходить, иначе пожар перекроет выход.

Энид взвивается:

— Погасите! Мы не можем…

— Мы оставим их здесь, — Айяка призраком возникает на пороге. — Его кости не должны оказаться в фонтане.

— О чем ты говоришь?! — но охотник… не Хикан, значит — Эйсандей, Эйса — подхватывает Энид и перекидывает через плечо. Девушка колотит по спине, срывает голос, пока маг несет ее прочь от Кана.

Наас ведет меня за ними. Оглядываюсь на изуродованный труп, на взявшихся за руки Айю и Рики. Хикан еще в комнате с Тони.

За приоткрытыми дверями квартир на первом этаже пляшет оранжевое зарево. Дышать жарко и тяжело, я и не дышу, позволяя легким гореть вместе с домом. Снаружи рыжие языки вывалились из окон и тянутся к крыше. Энид рыдает, раскачиваясь взад-вперед. Мне не стереть из памяти мертвое лицо Кана, зря только царапаю шрам и пытаюсь воскресить другое: ямочку на правой щеке, когда он усмехался. Суровые морщинки между черными вразлет бровями — когда хмурился и волновался. У носа — когда злился. Кан часто злился. На секунду я вижу его живым, но стоит моргнуть — и черты рассыпаются.

С Тони проще. Картинка возникает сразу. Наша тесная кухонька, вечерний свет. Загорелый худощавый парень сгорбился на стуле. Перед ним шахматы, недоигранная партия. Поднимает взгляд — рассеянный, нездешний, прозрачные зеленые глаза глядят сквозь меня. Ерошит отросший ежик русых волос. Вздрагивает, замечая. Светло улыбается:

— Привет. Ты сегодня рано.

Тони я запомнила правильно. Пусть так и не узнала, но запомнила. Это тоже важно.

В конце ведь только память и остается.

***

Дом горит много часов. Даже когда гореть уже нечему. Полыхает ровно в границах переулка, не поджигая соседние. Мы стоим на противоположной стороне, прислонившись к стене, за которой ворчит и перекатывается смерть — впервые бессильная кого-либо напугать.