Т. Клайн - Церемонии

— Долго вы еще собираетесь тут оставаться? — спросил Стиглер.

Фрайерс виновато покраснел. Продавец что, прочитал его мысли?

— Смотря что вы имеете в виду под «тут».

— Тут, в нашем Братстве.

— Ну, не знаю, — сказал Фрайерс. На другом конце помещения жена Стиглера прекратила писать и как будто прислушивалась. Фрайерс постарался осторожно подбирать слова. — Сарр и Дебора рассчитывают, что я останусь до конца лета. А что такое?

Стиглер покачал головой.

— Ничего. Просто спросил. — Он подсчитал стоимость покупки карандашом на листке бумаги и сложил деньги в выдвижной ящик. — Скажите брату Сарру, что я передавал привет, ладно?

— Разумеется, — ответил Фрайерс. — Без проблем.

Он забрал покупки и быстро вышел из магазина. Поведение Стиглера его смутило. Почему он глядел так враждебно? Как будто хотел, чтобы Фрайерс уехал.

Только уже когда Джереми устроился на жесткой деревянной скамье на крыльце кооператива и принялся разворачивать сандвич на коленях, его посетило озарение. Ну разумеется! Он наверняка слышал, как я подходил к телефону, и догадался, что я звонил в Нью-Йорк. Наверное, беспокоится, что я собираюсь сбежать от Поротов.

У Фрайерса отлегло от души. Да, наверное, в этом все дело. Стиглер вовсе не хотел, чтобы он уехал, как раз наоборот. Он хотел, чтобы Фрайерс остался!

С того жаркого майского воскресенья, когда Берт Стиглер увидел чужака впервые, он не мог простить его за то, что тот уснул на кладбище. Он отлично видел, как горожанин разлегся в тени надгробья Троэтов и дрыхнет, выставив вверх пузо, как будто и сам является членом семьи и имеет полное право лежать рядом. У Стиглера с женой там тоже были похоронены близкие, — бедная маленькая Аннали, упокой Господь ее душу, которой едва исполнилось шесть недель, — и ему неприятно было видеть, как неопрятно одетый чужеземец валяется поверх мертвых, как будто те — всего лишь комья земли. Берт видел, как брат Сарр взобрался на холм к памятнику, разбудил городского бездельника и проводил его к своему автомобилю. Он слышал, что Пороты впустили того в свой дом. Брата Сарра чужак, судя по всему, ничуть не беспокоил; впрочем, брата Сарра вообще мало что беспокоило. Когда следовало проявить уважение к общине (не говоря уж о собственной матери), мальчишка взял и отправился учиться в какой-то чуждой город, а потом притрусил обратно, как блудный сын. Теперь же он глумился и над кооперативом, — а ведь тот, по сути, был той же общиной, только на бумаге, — которому задолжал… сколько уже? Да побольше 4900 долларов будет, если Берту не изменяет память. Как мальчишка собирается рассчитываться с таким долгом? Хорошо, что его отца, упокой Господь его душу, уже нет в живых — старику не понравилось бы, что его сын занял у кооператива столько денег.

Стиглер вытянул тощую шею и выглянул из окна. Ну да, вот он, расселся на скамейке, толстый лентяй. Берту не зря показалось, что он не слышал, чтобы тот спускался с крыльца. А ведь парень еще совсем молод и наверняка достаточно силен, чтобы работать, — у толстых людей и мышца должна быть соответствующая, столько веса приходится таскать! — но ему приятнее сидеть без дела, жрать сандвич и пялиться в пустоту, и еще неизвестно, какие греховные мысли крутятся у него в голове. Брат Нафан Лундт был прав: такие люди ожидают, что всю работу за них сделает кто-то другой, а сами и пальцем не пошевелят. Развалившись вот так, со своими туго набитыми карманами, перед заведением, которое было гордостью общины, он подавал дурной пример, Нужно было не слушать Амелию и убрать эту скамью много лет назад. Он ведь предупреждал, что она послужит приглашением к праздности, но жена убедила его, что старикам нужно местечко, чтобы передохнуть. Как будто старикам в этой жизни больше нечем заняться, кроме как сидеть и пялиться на улицу. А от этого бездельника перед магазином может страдать торговля!

Стиглеру показалось, что стеклянная дверца холодильника на другой стороне магазина немного приоткрыта. Ничего удивительного, этот чужак легко мог оставить ее нараспашку, тратя драгоценный газ, цена которого только что поднялась на доллар двадцать за канистру. Стиглер торопливо прошел подошел к холодильнику и с легким разочарованием обнаружил, что дверь на самом деле закрыта. Он развернулся проверить, не просыпалось ли зерно из мешка, в котором копался горожанин. И увидел червей.

Зерно ими просто кишело. Стиглер внезапно осознал, что в мешке их десятки, нет, сотни! Крохотные белые существа почти такого же цвета, как сама кукуруза, извивались и скользили между зернами, как обитатели какого-то дьявольского города.

И пусть Стиглер и заверял себя в том, что горожанин тут ни при чем, что черви наверняка плодятся в мешке не первую неделю, что виной этому необычно жаркая погода и тот, кто продал ему зерно (не брат ли Хам Стадемайр?), — в его мозгу уже установилась связь: чужак мог что-то испортить, просто дотронувшись. Прямо как в Библии, от одного его прикосновения появляется скверна.

Берту не терпелось рассказать об этом брату Нафану. Он уже воображал, как тот выпучит глаза, сердито сдвинет брови и яростно сожмет кулаки.

Берт Стиглер не был дураком. Он отлично понимал, отчего Лундт невзлюбил чужака, — все из-за худенькой рыженькой девушки, которая в то воскресенье заходила вместе с ним в магазин. Стиглер видел, как Нафан то и дело поглядывал в ее сторону, и сочувствовал здоровяку: все знали, что сестра Анна не дает мужу спуску.

И все же в словах Лундта была доля истины. Этот горожанин, который теперь расселся на крыльце, чужой в их общине. Он явился в Братство, неся на себе городскую порчу, само его существование подталкивает к греху. Гилеаду понадобится Очищение, чтобы от него избавиться.

Поздним утром в вагоне метро до центра города ехали только пара летних студентов Колумбийского университета (один всю дорогу разглядывал ее поверх книги) и компании чернокожих подростков в кепках и со спортивными сумками.

Двое из них смотрели куда-то мимо девушки и хихикали. Притворившись, что стирает пот со лба, Кэрол обернулась и увидела, что на стекле у нее над головой приклеена потрепанная голубая эмблемка с крестом и девизом: ДЕВСТВО БЛАГОСЛОВЕННО! Ниже кто-то нацарапал: Но тебе придется научиться отлично сосать. Девушка торопливо отвела взгляд. Она была рада, что ей нужно выходить на следующей остановке, Сто десятой улице.

Кэрол шла на юг, пока не узнала старинное серое здание у самого Прибрежного проезда. С восьми до шести у дверей сидел вахтер, снулый латиноамериканец в футболке и коричневых брюках вместо униформы. Он как будто не понимал, что ей от него нужно, а после того, как девушка все объяснила, не проявил никакого желания помочь.