Т. Клайн - Церемонии [litres]

– Как я помню, – сказал он, – Сарр и Дебора отправились на службу…

– Дебора отправилась к Господу, сынок, – сказал Мэтт Гейзель.

И они рассказали Фрайерсу о трупе в коптильне и о смерти старика.

– Дебора? – Но как, такая красивая и полная жизни?.. Не может быть. – Рози? – Все это казалось нереальным. Они ему лгут. И как только он отыщет очки, он докажет им, что они не правы. – Все это слишком чудовищно, – наконец пробормотал Фрайерс. – Но я беспокоюсь за девушку, которая приехала сюда вчера. Из города. Мы должны ее найти.

И он тут же почувствовал себя глупо: сидит на земле, приказывает что-то практически незнакомым людям… Фрайерс неуверенно поднялся на ноги и заметил свои раздавленные очки.

Выругавшись, он поднял их с земли и грустно сунул в карман. В сторону коптильни он старался не смотреть.

– Собаки Сима Фенкеля, – говорил кто-то в толпе, – вот что нам нужно. Говорят, они здорово умеют искать след.

– Нам нужны ищейки, – вторил кто-то еще, – Нужно вернуться в город и взять тех двух щенков, которых вырастил сынок Иакова…

Фрайерс услышал чей-то крик; остальные повернули головы. Мужчина позади всех показывал пальцем в сторону дома, где как безумные сновали по кругу небольшие серые тени.

– Кошки! – сказал Гейзель. – Господь милосердный, они гоняются за хвостами друг друга.

Все замерли и с неожиданным ужасом уставились на животных. Фрайерс прищурился, пытаясь разглядеть их в сумерках. Ему на память внезапно пришел Уроборос, змей с собственным хвостом в зубах. Полный круг – вот что значит этот символ. Завершение. Раз за разом год прикатывается к этому особенному дню…

Из леса по склону прилетел ветерок, в саду зашевелились листья. В наступающей тьме розы закачались на ветках как кулаки; заворочались черные сосны. Приближалась ночь. Журчащий рядом ручей казался удивительно приглушенным.

Где-то в лесу раз, другой, третий крикнула сойка и умолкла. Это был как будто сигнал к началу.

Внезапно небо потемнело. Земля у них под ногами задрожала. Все вокруг сотряс далекий, низкий, почти неслышный гул.

– Господь всемогущий, – простонал Гейзель. – Снова начинается.

Старые часы в гостиной фермерского дома никогда не выправились после странного сбоя в начале месяца.

Теперь, когда все небольшое здание сотрясалось до основания на содрогающейся и стонущей земле, они и вовсе почти остановились. По крайней мере, так казалось Фрайерсу, который нетерпеливо расхаживал по комнате в ожидании полиции из Флемингтона. Его часы пропали, – скорее всего, их украл тот, кто его связал, – так что Фрайерс не знал, как давно ждет, но ему казалось, что прошло по меньшей мере двадцать минут. И, учитывая обстоятельства, это было слишком долго.

Большая часть членов Братства уже рассеялась. Дрожавшая земля и опасность более серьезного сотрясения заставила их броситься к оставленным на дороге машинам. Фрайерс был зол и разочарован, – он-то воображал себе, как толпа рассеется по окрестностям на манер крестьян с факелами из какого-нибудь старого фильма, – но в то же время понимал: всем им хочется найти брата Сарра и, вероятно, Кэрол тоже, но благополучие собственных семей стоит на первом месте.

В конце концов с ним осталась горстка самых упорных: Нафан Лундт, который ему никогда не нравился, теперь смачивал распухшие руки и лицо в ванной комнате; старый Матфей Гейзель, ближайший сосед Поротов, с беспокойным видом устроился в кухне; крепкий молодой парень по имени Гален Трудель, которого Фрайерс едва знал, и Вернер Клапп, которого он не знал вовсе. Казалось сомнительным, что Лундт решил остаться из чувства христианского долга или верности Поротам, – скорее всего им двигало любопытство, но Джереми все равно был ему благодарен. Он был благодарен им всем. Но они явно ничем не могли помочь.

Пол дрожал, и табличка над камином раскачивалась на гвозде из стороны в сторону. Фарфоровые кошки перемещались по полке; тряслась деревянная резная парочка в крошечном «погодном домике».

Безумие какое-то. Копы могут добираться досюда еще несколько часов. Им всем следовало уйти из этого проклятого дома, заполненного небогатыми пожитками Сарра и несчастной Деборы, пока он не рухнул им на головы.

Но в следующую секунду Фрайерс увидел сквозь окно гостиной фары приближающейся по дороге машины и вышел наружу, чтобы ее встретить.

Даже в темноте и без очков он сразу понял, что автомобиль не похож на полицейский, а крошечная сгорбленная фигурка внутри – явно не коп. Подойдя ближе, Фрайерс увидел жалобно смотрящее на него сморщенное женское личико.

– Дорога все время пыталась меня скинуть, – сказала гостья. – Не думала даже, что доберусь. Мой муж здесь? – только теперь Фрайерс неуверенно признал Кору Гейзель.

Из дома вышел Матфей, за ним показался медвежий силуэт Лундта. Потом к ним присоединились и двое других членов Братства и помогли пожилой женщине выбраться из машины. За низким гулом, который становился все более настойчивым, Фрайерс расслышал, как она рассказывает им что-то про бегающих по дороге животных и собственном страхе, что дорога разверзнется и проглотит ее машину.

Пока остальные разговаривали, он смотрел вверх, на все еще лишенное звезд небо, и думал о прекрасной молодой женщине, труп которой лежал за домом, и еще одной, пропавшей неизвестно куда. За дорогой величественно поднималась луна и казалась глазом какого-то громадного циклопа; поперек полей протянулись огромные тени деревьев. Этой ночью она была полной – второе полнолуние месяца – и почти болезненно яркой. Без очков Фрайерсу показалось, что в ее лике появилось что-то новое, мрачное и злонамеренное. Но в то же время он почувствовал новый, невероятный прилив надежды: может, при свете луны они смогут отправиться на поиски Кэрол – как прежде другие искали при лунном свете двух других пропавших девушек…

На Фрайерса нахлынули воспоминания, и он крикнул другим:

– Вы хотите найти Сарра? И Кэрол? – Они умолкли и уставились на него с недоверием и надеждой. – Кажется, я знаю, где они.

Лундт склонил голову на бок.

– И где же?

Фрайерс кивком показал куда-то мимо дома и ручья, в сторону леса.

– В Закутке Маккини.

К тому времени, как существо на холме закончило петь, ночь вступила в свои права, небо стало бархатно-черным. В уголках его рта виднеются крошечные кровавые полоски – там, где неестественно широко распахнутые челюсти растянули кожу, и она начала рваться, как старая бумага. Землю у него под ногами теперь сотрясают размеренные удары, в воздух взлетают облачка пыли, будто весь мир с лесами, городами и морями содрогается от биений громадного сердца.