Сергей Савенков - Жизнь номер 2016: Песни девочки не со звёзд [СИ]

— Уберите её!

Меня подхватили под мышки и поволокли. Усадили на одну из скамеек, бросив:

— Не лезь!

Я сидела, косясь на Семёныча. Слёзы сами собой вытекали из глаз и капали с подбородка. В голове была пустота.

В толпе появился Мурлыка. Увидел меня, подошёл и сел рядом.

Он молчал, и за это я была ему благодарна. Но лучше бы, он ушёл.

Толпа не расходилась.

Я вдруг поняла, что за исключением меня, Злату никто не любил. Пользовались, как это делал Семёныч, или боялись. Для ребят эта смерть была развлечением, пусть и кошмарным.

Я процедила сквозь зубы:

— Как же я вас ненавижу!

Мурлыка всё понял:

— Почему вокруг трупов собираются толпы? Люди думают: «Снова меня пронесло!» Смерть привлекает, смерть — повод для радости. Самый конченый неудачник, в сравнении с трупом — счастливчик.

— Мне не нужна твоя философия! Мне нужна Злата! — в отчаянии, я принялась лупить кулачками Мурлыку.

Он обнял меня и прижал руки. Я уткнулась в его хилую грудь, в надежде хоть на секунду исчезнуть.

Не вышло. На скамейку пришёл Семёныч. Набирая номер за номером, он говорил одно и то же, как примитивный робот: «Злата… Выбросилась из окна… Самоубийство… Да, подставила всех… Наркотики, что же ещё?»

Приехал сам Мясоедов. Похлопал Семёныча по плечу: «Не переживай! Отмажем!»

Вытерев сопли, я встала.

— Мне надо вам что-то сказать!

Семёныч вздрогнул, а Мясоедов спросил:

— По этому делу?

— Нет.

— Значит, позже.

— Это срочно. Могут погибнуть люди.

— Хорошо. Через десять минут.

Мясоедов отдал пару распоряжений. Толпу разогнали, врачи констатировали смерть, и труп окружили эксперты. В сумерках вспыхивала фотовспышка.

Я озиралась, ища глазами Илью. Но, его не было.

— Я тебя слушаю, Котина.

— Нужно сходить за корпус. И нужен фонарь.

Мы пошли втроём — Мясоедов, Семёныч и я.

По дороге я всё рассказала — и про собаку, и про дерьмо.

Это было непросто. Уши горели, взрослые переспрашивали, а я запиналась.

Мясоедов мне не поверил:

— Бред! Признайся, нажралась чего-то с Мурлыкой?

Семёныч не согласился:

— С Ильёй что-то не так. Давно.

Мясоедов начал с осмотра блевоты. Потом посветил фонариком вдаль.

За баками не было ни души.

Мы вышли на бетонную площадку.

— Ну, Котина? Где же маньяки, трупы и кровь?

Луч выхватывал из полумрака лишь серый бетон.

Куда делась кровь? Может, бетон был застелен плёнкой? Я вполне могла её не заметить.

Я вдруг поняла одну очень странную вещь. Если пацан жрёт говно, это вовсе не значит, что он идиот. Может быть, в этот самый момент он за мной наблюдает и точит столовский нож.

Кажется, идиотка тут я. Теперь моя очередь наслаждаться дерьмом, в которое я сама и залезла.

Семёныч пробормотал:

— Однако, собаки действительно нет. Она бы уже прибежала, это её территория.

Мясоедов осмотрел лестницу, на которой болтался обрезок верёвки.

— Не улика. И дерьмо не улика. У нас оно всюду — от подворотен, до Рады.

Он развернулся. Световое пятно заплясало на мне.

— Та-а-ак… А что у тебя с рукой?

— Фиест прокусил. Потом, Илья его отозвал.

— Когда это было?

— Два дня назад.

— Почему ничего не сказала? — возмутился Семёныч. — А если бы бешенство!

Мясоедов посветил ему прямо в лицо.

— Не мели чепуху!

Перевёл свет на меня.

— А может, всё было немножко не так? Что, если девочка Мика убила собаку и попыталась нас обмануть?

Мясоедов убавил мощность фонарика.

— Хватит с меня на сегодня детских страшилок. Пошли оформлять Злату. Проверки мне тут ни к чему.

Я вернулась к девчонкам. Тут было светло и не страшно, а на подоконнике меня дожидался Мурлыка.

Я уже не сомневалась, что попала к Илье под колпак. Но он не решиться убить у всех на виду. Значит, теперь я должна быть рядом с людьми.

Вот так перспектива!

Одно я знала точно: на котельную я никогда не пойду. Нахуй закаты!

Мурлыка с тревогой спросил:

— Что там случилось?

Я шепнула на ухо:

— Тут не могу говорить.

— Значит, пошли на крышу.

Идти никуда не хотелось. Что стоит Илье убить нас двоих? Подкрался, да в спину толкнул. И вот, ты лежишь на бетоне, как Злата. Мурлыка — защитник хреновый, он еле стоит на ногах.

Но так хотелось, чтобы хоть кто-то меня воспринял всерьёз.

Я согласилась.

Такая же степь и такие же звёзды. Но тишина теперь стала другой — таинственной и тревожной. В ней не хватало собачьего воя, и это меняло всё.

Рассказывать всё по второму разу было легко, я уложилась в десяток минут.

Мурлыка молчал.

— Кажется, ты не удивлён…

— Привык. Такой человек, как Илья, преследовал нас в каждом мире.

Я разозлилась.

— Зачем я тебе рассказала! Чтобы в ответ выслушивать бред?

Сердиться было приятно, злость прогоняла страх. Потому я расстроилась, когда Мурлыка сказал:

— Прости. Я не буду болтать про другие миры никогда.

— Раз у тебя большой опыт, может расскажешь, что делать? Как победить?

— Не знаю. Мы умирали. Всегда.

Такого я не ожидала. Ком стоял в горле. Хотелось рыдать.

— Если хочешь, поплачь, — Мурылыка всегда понимал мои чувства.

— Думаешь, мне нужно это? Мне нужен мужчина! Настоящий! Защитник! А ты… — я уткнулась в коленки затем, чтобы не падать к Мурлыке на грудь. — Я в тебя верила!

— Не ври. Ты не верила и не считала мужчиной. В тебе тоже живёт эта память о прошлом…

Какой же он… никакой!

Пустышка! Готов смириться со всем!

Хуже Антона, Зюзи, и даже Ильи!

Я не малышка. Я давно поняла, что у всего есть конец — у жизни, у слёз и у ненависти. Бросить друга непросто.

— Ты говорил, что людей не стоит судить — их вылепил мир. А как же Илья?

— Врождённая аномалия или насилие в детстве. Не повезло.

— Не повезло? А с виду, ему распрекрасно! Трахает себе человек выпотрошенных собак!

— Тебе только так кажется. Всё, что есть у Ильи — это боль, без конца и без края. Про радость ему ничего неизвестно, он считает боль наслаждением.

— Мне на его чувства плевать! Надо решать, что с ним делать!

— Надо было его снять на видео.

— Ну, блять, спасибо за ценный совет! Схожу за машиной времени!

Бесилась я из-за того, что Мурлыка был прав. Я настоящая дура — оба раза в кармане лежал телефон.

— Не кори себя. Мясоедову просто плевать. Он думает, всё рассосётся само.

— Но это не так… Илья ведь не остановится?

— Нет, не сможет.

— И когда он перейдёт на людей? — стало страшно от одной этой фразы.

— Уж точно, не завтра. У нас есть несколько месяцев. Придумаем что-то.

Я понимала, Мур врёт. Ничего он не сможет придумать.

— Есть у меня одна мысль, — я заглянула Мурлыке в глаза. — Для Ильи, человек и собака — предметы. Такие же, как стул или стол. Ты ведь не паришься, когда пилишь ножку стола или выбрасываешь табуретку.