Катажина Береника Мищук - Я, дьяволица [litres]

Невысокий мужчина, стоявший передо мной, прочистил горло.

Ясно, остановить свой взгляд предполагалось на нем.

– Кто ты такой? – атаковала я его. – Я ищу Азазеля. Это его дом.

Либо мой ключ меня подвел…

– Я Карлос, – ответил он. – Служу у господина Азазеля. Как вас представить?

Мне стало смешно.

– Госпожа дьяволица Виктория, – ответила я весело.

Мужчина слегка побледнел и испуганно посмотрел на меня.

– Прошу немного подождать, госпожа. – Он поклонился мне и быстро зашагал к двери.

До меня долетели его тихие слова, сказанные на испанском:

– Боже праведный и Святая Дева Мария, это дьяволица.

Парень дрожал. Я сильно его напугала. Даже почувствовала муки совести, но только на мгновение. Тревожно – неужели меня и совесть уже покинула?

Он быстро бормотал что-то о проклятой душе и адском пламени. Я прекрасно понимала его слова, хотя говорил он по-испански. Я не знаю испанского, говорю только на английском и русском – да и то из рук вон плохо.

Мне вспомнилась вавилонская башня. Неужели смешение языков не коснулось дьяволиц? Отлично, может, наконец на учебе начну получать хорошие отметки по английскому…

Я услышала громкий и сердитый голос Азазеля, который тут же превратился в льющуюся сладчайшую музыку, когда слуга сказал ему, что пришла я.

Он ворвался в комнату минуту спустя, одетый, как Людовик какой-то там, в роскошный костюм, какие носили в восемнадцатом веке. На лице у него была белая арлекинская маска с одинокой черной слезой, текущей по щеке.

Господи Иисусе… Сначала Белет изображает из себя Аладдина, а теперь Азазель – принцессу? Что это вообще такое? День Психа?! [15] «День Психа» – польский фильм, выпущенный в 2002 году.

Он снял маску, открывая мне свое красивое лицо с задорной улыбкой.

– Дорогая, – он поцеловал меня в обе щеки, – что привело тебя ко мне?

Честно говоря, все это так меня захватило, что я даже забыла.

– Пришла высказать тебе все – что ты науськал Белета убить Петрушу! Единственного человека, которого я… – Я заколебалась.

– …Люблю? – закончил он за меня.

Я не ответила. «Любить» – это сильное слово. Слишком сильное. Любить можно только раз в жизни. Хотела ли я его любить? Любила ли я его?

Я мысленно выругалась. Если бы я его не любила, то мне не было бы так больно из-за того, что он ничего ко мне не испытывает.

– Да, – ответила я.

– Надолго же ты задумалась, – отметил он, садясь в кресло. Его поза была расслабленной – одну ногу он перекинул через подлокотник и помахал в воздухе стопой в черном ботинке.

– Тебе что до этого, – буркнула я.

Он искренне рассмеялся.

– Садись, дорогая. – Он указал на кресло напротив себя.

Я села, но расслабиться не смогла. Все во мне был напряжено. Спинка кресла оказалась жесткой, чего нельзя было понять по мягкой линии подушек.

– Зачем? – спросила я. – Почему ты это сделал?

– Ты хочешь честный ответ или такой, который тебя удовлетворит?

Азазель насмешливо улыбнулся, помахивая ногой. Строил из себя придворного шута.

– Они не будут одинаковыми?

– Нет, – ответил он. – Они будут совершенно разными.

– Тогда хочу узнать оба.

Его глаза загорелись внутренним пламенем. Он на сто процентов был дьяволом и не смог бы этого скрыть, даже если захотел. В нем были тьма и зло, и он не умел скрывать это так хитро, как Белет.

– Тогда я начну с ответа, который тебя удовлетворит, хорошо? – Он подождал, пока я не кивну. – Белет – мой лучший друг. Я хотел ему помочь. Видел, как он несчастен, как он мучается, что не может заставить тебя полюбить его. Поэтому я решил посоветовать ему, что он мог бы сделать, если, конечно же, захотел.

– А он захотел…

– Я ничего не мог поделать с тем, что… он так сильно тебя любит…

Я фыркнула. Это была не любовь, а обычная страсть. Азазель не стал ничего говорить про выражение моего лица, на котором отражалось, мягко говоря, сомнение. Он так же, как и я, понимал, чем руководствовался Белет – желанием обладать мной, не более того.

– Что со вторым ответом? – спросила я.

– Мне нравится сеять хаос.

– И все? – Мне в это слабо верилось.

– Да. Послушай, Виктория. Я не люблю гармонию и порядок. Если бы любил, то никогда бы не стал участвовать в восстании этого неудачника Люцифера. Точно так же, как не люблю порядок, я не люблю людей. Жизнь твоего Петруши ничего для меня не значит. Одним грешником больше, одним меньше. Какая разница? Только прах и пыль.

– Да у тебя души нет. – Я была в полном шоке.

– В самое яблочко, солнышко. – Его улыбка стала хищной. – У меня нет души. Как у любого ангела или дьявола. Все мы были так созданы. Такими прекрасными и идеальными. И какое задание было нам поручено? Нам, сыновьям огня, дыханию Бога? Забота о людях. О жалкой пыли. Что для меня пыль, когда я – само пламя?

Я вздохнула. Не знала, что на это можно ответить, как отреагировать. Не думала, что в нем столько ненависти к людям.

– Пыль, – придирчиво сказала я, – я тоже пыль. Меня ты тоже ненавидишь?

Он замолк на какое-то время, только заинтригованно смотрел на меня. Должно быть, он не ожидал такого ответа.

– Ты не пыль…

– Потому что благодаря тебе я теперь дьяволица?

– Ты никогда не была пылью.

– Да… Ты очарователен, когда осыпаешь меня комплиментами, – пробормотала я, на что он снова рассмеялся. – Но я все еще на тебя зла. Петруша очень много для меня значит. Не смей никогда причинять ему боль, даже пытаться!

– Почему?

Теперь он застал меня врасплох.

– Потому что я тебя об этом прошу.

Повисла тишина. Я знала, что он меня не послушает. Азазель считался только с самим собой. Я стала скользить взглядом по стильной мебели. Не могла вспомнить, из какой она эпохи.

– Это барокко? – поинтересовалась я.

– Раннее рококо. – Он нежно погладил спинку стула. – Тогда у мебели была душа.

Я вспомнила ворота, которые всегда выколдовывал Азазель. Они тоже напоминали эту эпоху своими богатыми украшениями и множеством деталей. Дверь Белета? Сделанная из бесчисленных кусочков стекла, словно турецкая лампа. Моя же? Обычная вишневая дверь из цельного куска древесины. Значит ли это, что в моей квартире должна быть обычная сосновая мебель? Ужас… что за отсутствие вкуса и стиля…

Вдруг кто-то тихо постучался в дверь. Азазель гневно выдохнул.

– Чего?! – рявкнул он.

В комнату заглянул напуганный слуга в ливрее.

– Господин… У Педро больше нет апельсинов. Кончились.

Дьявол закатил глаза. Это все раздражало его. Он щелкнул пальцами в воздухе.

– Теперь у него есть еще одна тонна, и он может продолжать, – сообщил Азазель, а напуганный лакей убежал, оставляя нас наедине.

– Апельсины? – спросила я.

– Второй мой подчиненный, Педро, чистит для меня апельсины в подвале. Уже неделю, – ответил он.