Джон Лэнган - Дом окон [litres]

Мое облегчение от предвкушения полноценного ночного сна было преждевременным. Каждый последующий день в Доме на Мысе – мы были там со вторника по субботу – я не могла заснуть до трех. Поэтому и вставала позже обычного – спускалась вниз не раньше десяти или половины одиннадцатого, – но знала, что Роджер, как и всегда, встает в шесть, и мне не хотелось надолго оставлять его наедине со своими мыслями. В поездку он взял роман «Наш общий друг», который, по его словам, он давно не перечитывал, и с помощью которого как раз таки и коротал часы до моего пробуждения. Каждое утро я находила его на диване в гостиной с книгой в руках. Можешь списать это на паранойю… Хотя нет, как там говорят? Если у тебя паранойя – это не значит, что за тобой никто не следит? А если серьезно: зачем мы так далеко тащились, если Роджер бы все равно сидел и размышлял о Теде? Я не могла изменить мысли Роджера, но я могла занять их чем-нибудь другим. Кто знает? Может, я могла бы валяться в кровати до полудня, и ничего бы с ним не случилось. Я боялась себе признаться, что содрогаюсь от одной мысли о том, что, стоит мне побаловать себя и остаться в кровати, как Роджер начнет раскладывать на столе очередной макет. По этой причине я накачивала себя кофе, принимала душ и выходила с ним из дома не позже одиннадцати.

Почти все время мы проводили на пляже. Первым делом мы шли именно туда. Прогуливались по побережью в течение часа, мимо родителей, загорающих на солнце или читающих книги, и их детей, постоянно бегающих к воде с пластиковыми ведерками, в которые набирали воду для своих песчаных замков. Нам попадались и молодые и пожилые пары; для одних дети были лишь бликами будущего, для других – воспоминаниями о прошлом. Они расположились на шезлонгах, наблюдая за океаном из-за стекол солнечных очков. Встречали и других гуляющих, иногда с собаками: те скакали по песку, разбрасывали его в разные стороны, потом мчались к воде, чтобы окунуться, а затем, отряхнувшись, начинали все сначала. Мы кивали в ответ одиноким рыбакам, которые воткнули копья своих удочек в песок; на фоне волн натянутые лески были едва заметны.

Не знаю, был ли то прилив или отлив, или что-то среднее, но нашу прогулку сопровождал звук волн: океан обрушивался на сушу и растворялся в песке, и я подумала, что грохот похож на кашель старика. Звук то гремел – так внезапно, что можно перепугаться – то стихал и становился мягким, почти затаенным. Как бы я ни старалась уловить ритм, как бы ни была уверена, что чувствую биение волн, я не могла попасть в такт. Волны несли за собой бриз, и даже самые жаркие дни – только однажды было облачно – переносились без труда.

Спустись мы на пляж чуть позже, и под ногами обнаруживались коряги, пучки черных водорослей с песчаными блохами, остатки от крабов, которыми отобедали чайки. Эти чайки проносились над головой и исчезали на горизонте, или парили на ветру, и тогда казалось, что в воздухе летают воздушные змеи. Их крики, резко и рвано раздававшиеся в воздухе, перемежались с шелестом океана, отступающего от берегов; и воздух, запах соленой воды, витающий вокруг до тех пор, пока не сменится ветер, такой же глубокий и сочный, как и синева океана, простирающаяся до самого горизонта, – вот тебе и ингредиенты для полноценного пляжного отдыха. В окружении такой красоты события последнего года – проклятие Роджера, смерть Теда, Странность – от них, конечно, никуда не убежишь, но тогда было легче убедить себя, что все плохое осталось в прошлом; и легче было в это поверить.

Как только наша прогулка подходила к концу, мы отправлялись дальше – обычно в Провинстаун, но в пятницу мне удалось убедить Роджера съездить в Вудсхол, где мы сели на паром и отправились на остров Мартас-Винъярд. Мы уже были там в начале весны. Кажется, я рассказывала тебе вчера. Мы съездили туда после того, как Роджер взял отпуск в университете. Это место оставило много приятных воспоминаний, поэтому я сказала Роджеру, что очень хочу там еще раз побывать. Как оказалось…

Но я забегаю вперед. Сначала мы отправились на экскурсию. Я настояла, что мы должны посетить все достопримечательности; например, Пилигримский монумент. Роджер ни разу на него не взбирался. Представляешь? Он же отдыхал там четыре года подряд. Он не мог не заметить монумент – вокруг нет ничего, что было хотя бы вполовину таким же высоким, – но эта та же история, что и с жителями Нью-Йорка: каждый день видят статую Свободы, но ни разу на ней не были. И не верю, что Джоан не хотела забраться на монумент. Да, она не спортсменка, но при виде Пилигримского монумента ее кровь должна была стать еще чуточку голубее. Что ж, видимо, судьба приберегла его для нас. Роджер помчался по ступенькам – результат его пробежек и прогулок, – а я, с трудом поспевая за ним, в конце концов отстала. Когда я добралась до вершины, он стоял ко мне спиной, разглядывая раскинувшийся перед глазами Провинстаун, снующие по его улицам машины, забитую лодками гавань, сияющую в лучах полуденного солнца. Я вспомнила, как он смотрел на макет Кабула, и все, что я пыталась оставить за пятьсот километров от мыса, снова меня настигло.

Иногда мы обедали после прогулки, а иногда после осмотра туристических объектов. Вообще-то, ели мы почти всегда после прогулки на пляже. Мы пообедали после того, как взобрались на Пилигримский монумент, – это и было единственное исключение, а еще это было ошибкой. Когда мы вышли оттуда, я еле стояла на ногах от голода. Каждый день мы обедали и ужинали в разных ресторанах. Я ела много морепродуктов, много рыбы, креветок, иногда омаров. Роджер хранил верность курице, иногда заменяя ее стейком. И это выше моего понимания. Мы же были рядом с океаном. И бывало, что веранды со столиками нависали прямо над водой. Где, если не там, заказывать рыбу? Свежее, чем на побережье не найдешь, я права? Но он отмахнулся от меня, мол, что хочу, то и заказываю.

Мы поели и снова направились исследовать город. Тогда я почти решилась отправиться на поиски дома Виолы Бельведер, но не нашла ее телефона в справочнике. В каждой галерее, в которую мы заходили, я спрашивала о ней, но никто никогда не слышал ее имени. Меня это совсем не огорчило. С ее письмом я собиралась разобраться, как только мы вернулись бы в Гугенот. И все же, Провинстаун – город небольшой; в голове не укладывалось, что, пока мы прогуливались по его улочкам, запросто могли бы пройти мимо ее дома. Ею могла оказаться и та старушка, которую мы обогнали, спустившись с тротуара. Мы довольствовались достопримечательностями попроще, а потом приходило время перекусить. Так получилось, что каждый день мы покупали одно и то же: два шарика мороженого в «Бен энд Джеррис». Ты знал, что до встречи со мной Роджер никогда не пробовал мороженое из «Бен энд Джеррис»? Ему следовало сделать мне предложение еще тогда, когда я в первый раз отвела его туда.