Елена Романова - Лилит

Он смотрел в потолок. Его тело было сковано. Миша не мог даже моргнуть или дёрнуть бровью. К нему подходили незнакомые люди, целовали в лоб, слёзы с их лиц капали на Мишино лицо, а потом его накрыли деревянной крышкой. Он слышал, как заколачивают гвоздями сначала его гроб, а потом тот, где лежала Лилит.

Всё, что Миша мог делать, это думать. Перед его глазами была кромешная тьма, но он почувствовал, как откуда-то сверху подуло жаром. И в этот момент Мишу пронзила знакомая боль. На его лице стали набухать щёки. Это ужасное чувство, когда ты не можешь почесать зудящее место. Потом Миша услышал, как что-то, выросшее из его щёк стукнулось о стенку гроба, а потом оно проделало дыру и стало расти дальше. Мишу понесли в жар, но что-то мешало гробу пройти в печь. Люди снаружи уж как только не пытались, но, в конце концов, плюнули и принялись за второй гроб.

Лилит, которая всё это время уповала лишь на чудо, ощутила страх. Опять. Опять её сожгут заживо. Эта боль была невыносимой. Её быстро понесли в печь и стали заталкивать внутрь, но, когда верхняя половина ящика уже начала гореть, кто-то дёрнул её обратно, крышку гроба сорвали, она поднялась и… Миша! Или нет…

Перед ней стоял человек с козлиной мордой. Четыре рога, два изо лба, два из щёк, были крепкими длинными и загибались полукольцом. Но Лилит не испугалась. Её братец был очень похож на одного демона из книжки, которую Лилит любила читать в родительском доме.

Тут же началась паника. Люди сновали туда-сюда, со страхом глядя на Мишу и Лилит. Но почему эти люди не выбегали из дома? Ведь дверь была открыта, значит, они не могли, или не хотели, потому что что-то охраняли…

Лилит огляделась. Рядом с печкой была низенькая широкая дверь, примерно вполовину её роста. Она быстро подбежала к ней, но как только её рука коснулась ручки, Лилит тут же оттолкнули от двери.

Значит, надо как-то избавиться от этих людей.

– Миш, нам нужно попасть вон за ту дверь, но прежде надо сжечь всех людей. Они нас и близко туда не подпустят.

Миша кивнул. В нём было очень много силы. Он одной рукой схватил какого-то мужика и отправил его в печку. Остальные же, как муравьи, стали бегать по кругу, но разве от Миши убежишь. Он управился очень быстро, и когда последний из стороживших оказался сожжён, Миша закрыл дверцу печи.

Брат и сестра взялись за руки и, пригнувшись, прошли в потайную дверь. А за ней была знакомая комната, посередине которой сидели они сами с закрытыми глазами, а в уголках были другие члены общества. Все они шептали молитвы, но вот один из молившихся дёрнул головой, поднялся на ноги, и направился прямо к пришедшим.

– Это было неплохо. Осталось последнее испытание. – Его голос был булькающий, низкий, а лицо скрыто в тени сумерек.

С этими словами он подошёл к брату и сестре, которые сидели в круге, вынул из-за пазухи широкий нож без рукоятки, но зато с заострённым лезвием с двух сторон, и пристроил его между сидящими так, что обе стороны ножа упирались в виски Миши и Лилит.

– Выбирайте, кем будем жертвовать.

– Что с тобой, Лиза? – Баба Мотя наклонилась к лежавшей и помогла ей подняться.

– Не знаю. Я почувствовала толчок в животе.

– Это Юко тебя ударила?

– Нет. Это было изнутри. Как будто ребёнок …

Старушка с удивлением посмотрела на Лизу.

– У тебя ведь срок вроде маленький был. Или ты обманула меня? Но живота-то ещё не видно.

Баба Мотя прислонила тёплую ладонь к Лизиному брюху, и тут же испугавшись, отпрянула.

– Господи святы, он и вправду толкается. Но ведь ещё вечером живот был плоским как дощечка, а теперь…

А теперь Лиза и сама увидела, как у неё на глазах животик округлился и заметно выступал из-под платья.

– Как будто пятый месяц, – пробормотала старушка и, подхватив Лиза под руку, повела её в дом.

В доме Лизу заставили лечь на кровать, а хозяйка начала шарить в небольших шкафчиках, неаккуратно шабурша бумажками. Наконец-то старушка выпрямилась и с довольной улыбкой подошла к Лизе.

– Вот, нашлась. Это тетрадочка одной знахарки. Она жила тут неподалёку, когда я ещё молодая была и беременная ходила. Я с ней хорошо общалась, вот она мне и рассказала про один случай, который произошёл невесть сколько лет назад, но сказ о нём передавали из поколения в поколение. Вот и до неё дошёл. А теперь ты слушай.

Баба Мотя прищурилась, разбирая убористый подчерк на ветхих листах. Потом она сходила за очками, и уже во всеоружии принялась читать.

– Верка забрюхатела, а от кого, неизвестно. И как родители-то пропустили? Хоть и немолодая она уже была, двадцать два года, а всё ещё с родителями жила. А куда ей ещё податься? Мужа не было и не намечалось, а родители обязаны были сохранить дочернюю честь. Но не уберегли. Отец всю Веркину душу вытряс. Всё допытывался, кто этот негодяй. А Верка сначала отмалчивалась, а потом созналась. Мол, Пашка приезжий, из города который. Отец и мать прикинули, подчитали, да и не поверили дочери. Ведь Пашка-то поселился тут всего три недели назад, а живот у Верки был о-го-го какой. Ну, дочь больше и слова не сказала. Только всё к речке ходила. Родители уж тайно за ней следили, боялись, что погубит себя девка. Не выдержит общественного давления. Но она ничего. Погуляет, ножки помочит и возвращается. Только живот у неё рос как на дрожжах. Уж Верка сама-то худющая была, страх, а живот больше неё. Родители и сами-то видят, что неладное твориться. Не может у нормальной бабы брюхо за неделю в два раза увеличиться. В то время в стране неладное происходило. Чумная болезнь разносилась по миру и люди мёрли как мухи. Никакого спасения от неё не было, и лишь на бога и уповали. Земные поклоны били, крестные ходы совершали, но чума не отступала. На фоне общей паники, Веркино положение не очень-то всех волновало, вот соседи-то и проглядели, как всего за месяц от начала беременности Верка разродилась. Ох, и мучилась девка. Два дня её трясло, разрывало, но всё же смогла она родить на свет сыночка – Митю. Тот родился румяным, крупным и голосистым. А улыбался так, будто ангелок светом озарял. Вера умерла сразу же. Только и успела имя сыну дать. Что было дальше, доподлинно неизвестно, потому что некоторые записи не сохранились, но одно ясно наверняка. После Митиного появления на свет, эпидемия стала угасать. А Митя вроде как с младенчества мог людей лечить. Так и прозвали его Митридат – лекарь, он в семнадцать лет в лес ушёл отшельником. Так и не появлялся больше.

Баба Мотя отложила записи и посмотрела на Лизу. Лиза же быстро смекнула, что к чему.

– Вы думаете, что моя беременность чем-то похожа, и я рожу юного лекаря – отшельника? – Лизе стало смешно. Ну, кто в здравом уме в это поверит? Как ребёнок может остановить чуму? Просто так совпало, мало ли детей рождалось под конец эпидемии. А что беременность быстро прошла, так родители, наверное, поздно заметили, вот и насочиняли небылиц.