Василий Криптонов - Беги!

Шесть часов утра… Сколько из этих шести часов я бежал, а сколько валялся без сознания? Вряд ли получится выяснить. Да и не это нужно было выяснять.

– Это же вы, да? – прошептал я. – Я вас узнал. Вы нам тогда сказали про Виталия… Виталия…

Медсестра кивнула. Потом покачала головой.

– Там ваша спортплощадка – проклятая, что ли?

– Уже… нет, – улыбнулся я. – Лена. Девушка. Тоже была. Пожалуйста…

Силы меня стремительно покидали, говорить связно не получалось. Медсестра постучала авторучкой по планшетке и кивнула:

– Попробую узнать. А пока – отдыхайте.

Я закрыл глаза и сразу провалился в забытье.

***

К Лене медсестра провела меня ночью, после того, как я заверил её, что если она этого не сделает, я буду обыскивать все палаты в больнице. Я сам встал и, пусть покачиваясь, но держался на ногах. Ступни были забинтованы, и боль заставляла на каждом шагу скрипеть зубами.

В палате было темно. Стояла одна-единственная койка, на которой без движения лежала Лена.

Я не сразу узнал её. Голова была забинтована, лицо неподвижно, глаза закрыты.

– Инсульт, – сообщила медсестра шёпотом.

– Но она поправится?

Медсестра помялась.

– Вообще-то я не должна…

– Да ради бога! Я не буду на вас в суд подавать.

– Врач сказал, там уже спасать было нечего. Мозг умер. Сильнейшее кровоизлияние. Даже если бы её привезли сразу, шансы были бы мизерные. Сознания нет, моторных функций нет. Дышит она сама, возможно, сможет есть, но это всё.

Я сел на край койки. Ноги больше не держали. Они и так выдержали слишком много.

– Послушайте, вы не должны здесь…

– Пять минут, пожалуйста. Подождите снаружи.

– Две минуты.

Я обречённо кивнул.

Когда медсестра вышла, прикрыв за собой дверь, я придвинулся ближе к изголовью. Взял безжизненную руку, погладил её. Коснулся щеки Лены.

– Так ведь нечестно, – прошептал я. – Ты не остановилась. Ни разу даже не остановилась, я всё видел. Так какого же хрена? Этот сопляк нарушил правила!

Злость пометалась внутри меня и умерла. Слёзы закапали на простынь. Лицо Лены напоминало лицо трупа.

***

Я выписался из больницы утром. Добрался до дома и первые сутки просто лежал, глядя в потолок. Не хотелось ни шевелиться, ни даже думать. Перед глазами стояло лицо. Мёртвое, безжизненное. Которое больше никогда не улыбнётся, никогда не исказится яростью.

Забыть это лицо я не мог. И не хотел.

Первые пару недель я ходил на работу, огибая школу по широкой дуге. Потом заставил себя проходить через площадку, как прежде. Это место перестало быть раем, перестало быть адом. Оно стало объективным ничем, но там находилось моё личное кладбище, и я долго не мог заставить себя навестить мертвецов, а когда заставил, их там не оказалось. Это было просто место.

Я ходил на работу – как прежде. Вечерами открывал злополучный файл на компьютере и что-то писал – как прежде. Перед сном выпивал бутылку-другую пива, чтобы уснуть, не думая.

Руки иногда дрожали. Волосы поседели примерно на четверть, и я стал на улице носить кепку, чтобы никто не пялился. Я просто жил. Проживал день за днём, пока не увидел сон.

Сон был короткий, яркий и такой реалистичный, что, когда я проснулся, щека у меня буквально горела.

– Мы для этого там подыхали? – спросила она. – Для этого? Чтобы ты потом сбежал, как последнее ссыкло?

Размахнувшись, она ударила меня по лицу, и я сел в постели с гулко бьющимся сердцем.

На следующий день я купил кроссовки. Как постоянному клиенту, мне сделали очень хорошую скидку.

И вот я снова здесь. Ранним осенним утром. Ветер гонит по асфальту жёлтые листья. Шаг за шагом, выдох за вдохом, один удар сердца за другим.

Быстро всё вспоминается. Уже на третий день я без труда пробегал целый час и не хотел останавливаться. Иногда на глаза наворачивались слёзы, и их сушил прохладный ветер. Я глубоко дышал, и мне казалось, что я – счастлив. Кругом снова был порядок. Вселенная вертелась, пульсировала в каком-то своём непостижимом ритме, и я был её частью.

Однажды, когда уже пришлось купить тёплую спортивную куртку, я посмотрел на дом, видневшийся за кронами деревьев, растущих по периметру забора. Давно забытое чувство шевельнулось в груди. Чувство, что я приду, и…

Мне померещилась тень среди деревьев. Огромная, которую ни с чем не спутать. Она звала меня куда-то, махала рукой, а когда я подошёл, оказалось, что это колышется ветка.

– Понял, – сказал я. – Пора.

Я начал с самого верхнего этажа. Сбился со счёта, сколько раз меня послали на хрен с моими сбивчивыми объяснениями. Повезло на втором, когда уже язык заплетался. Дверь открыла женщина лет пятидесяти, с печальным выражением лица.

– Здравствуйте, – сказал я. – Я её друг.

Она жестом предложила мне войти в квартиру, где модный и современный дизайн нелепо сочетался со старческим затхлым запахом лекарств, телесных выделений и ещё бог знает чего.

Лена сидела в инвалидном кресле. На коленях у неё лежал смартфон, от которого к ушам тянулись проводки.

– Я ей музыку включаю иногда, – объяснила женщина. – Она ведь раньше без наушников даже в магазин не ходила.

Узнать Лену было тяжело. Короткие по-мальчишески волосы, бесформенная фигура, лицо обрюзгло. И этот бессмысленный взгляд в пустоту.

– Привет. – Я присел напротив неё на корточки. Протянул руку, вынул один наушник. – Помнишь меня?

– Она не разговаривает, – сказала женщина. – Не шевелится даже… – И заплакала.

Я молча сидел, вдыхая запах безысходности, высматривая в пустых глазах искру жизни.

– Гуляете? – спросил я.

– Редко. Тяжело мне с ней…

– Я помогу.

Женщина не отпустила нас одних, увязалась следом. Кутаясь в шаль, шла в нескольких шагах позади, а я толкал коляску. Смартфон всё так же лежал на коленях Лены, она слушала музыку. Я снова достал один наушник, поднёс к своему уху, скривился:

– Слушаешь всякую дрянь. Ну как тут можно выздороветь, а? Да от этого у здоровых людей мозги в кисель превращаются.

Я высвободил провод, воткнул его в дополнительный разъём своих наушников. Надел их, нажал на кнопку гарнитуры.

– Вот так будет лучше.

Она вернулась – музыка нашего лета. Мои песни-молитвы, которые помогали делать шаг за шагом, невзирая на боль, на смерть, на ад.

Всем привет на небесах

Кто прозрел и всё узнал

Кто понял сам,

Что позор, а что полёт.

Что дорога заберёт…

Я свернул к знакомой калитке. Кажется, женщина, идущая сзади, что-то спросила, но я даже не повернул головы. Что я мог ей ответить? Что я мог ответить хотя бы себе?..

Коляска нехотя катилась по разбитому асфальту.

– Помнишь? – шёпотом спросил я, зная, что никто меня не услышит. – Наше место. Мы отбили его. Оно твоё и моё. Наше. Ты ведь не остановилась, я помню. Может, ты и сейчас бежишь. Кто тебя остановит!