Татьяна Филатова - Всего лишь сон

Кто-то стонал, кто-то был без сознания, а от некоторых тел тепло уже не исходило – они были высушены – обескровлены.

Меган знала, что Елизавета Батори, она же графиня Эржебет, предпочитала именно кровь девственниц. «Мерзкая сука», – пришло мысленное послание от ее собственной «темной стороны Луны». Меган понимала, что этих девушек уже не спасти, они мертвы вот уже половину тысячелетия, причем смерть их была ужасной и мучительной. Она знала, что перед ней лишь проекции тех, чей прах истлел задолго до ее рождения, но, глядя на их мучения, ей хотелось им помочь, освободить, не дать стать жертвой кровавой графини. Она надеялась, что все девушки, заточенные в этом подвале или, скорее, подземелье графского замка, учитывая время и место, когда и где они жили – это лишь бездушные куклы, «движущиеся картинки», которые бугимен представляет ей в качестве декораций, она надеялась, что души несчастных упокоены и пребывает в ином, лучшем мире, а не играют «на разогреве» у демона в ее личных кошмарах, надеялась, что с кровью этих девушек графиня и демон, владевший ею, не поглотили их душу.

Где-то скрипнули ржавые петли тяжелых дверей, и Меган поняла, что ей впору волноваться не о давно умерших, а о себе, о живой. Жаль, что отправляясь в свое странное царство снов, нельзя обвязаться веревкой, как это делают дайверы или те, кто погружается в глубокие колодцы или расщелины, и, почуяв опасность или отыскав искомое, просто дернуть за веревку, чтобы тебя вытащили те, кто находится наверху. Но «наверху» сейчас находился Николас, который скорее всего тоже спал.

«Ничего, – подумала Меган, – рано или поздно завибрирует браслет. Но лучше бы рано…»

Послышались шаги. Меган прижалась к стене, куда не попадал свет от свечей, вот только переживала, что ее выпирающий живот может выдать ее нахождение здесь.

Они говорили между собой. Было два голоса: мужской и женский, и по простой манере общения между собой Меган догадалась, что скорее всего это была прислуга. Наречие было непонятным для нее, но она припоминала, что Батори была графиней то ли в Венгрии, то ли в Польше. Меган намеренно избегала изучения подобных личностей: она знала, что таковые были в истории, но никогда не занималась самообразованием в этом направлении. Да и ей было плевать, на каком языке шел разговор, ее беспокоило, сколько времени еще пройдет, прежде чем ее разбудит сигнал будильника. Или ее убьют.

Она снова почувствовала тепло где-то совсем рядом. Понимая, что тело человека не может быть такой температуры, чтобы буквально излучать жар, она решила, что это тепло символизирует жизнь, которую Эржебет и «выпивала» из несчастных девушек. Меган посмотрела влево и разглядела девчонку лет четырнадцати: светлые растрепанные волосы, едва заметные реснички и брови, запачканная кожа, которая несомненно была очень бледной. Чем больше Меган смотрела на нее, тем больше могла ее разглядеть, словно на девушку кто-то направил луч фонарика. Зеленые глаза, наполненные страхом, жадно впивались взглядом в ровные, такие взрослые черты лица Меган. Засохшие потрескавшиеся губы дрожали и бесшумно шептали то ли молитву Богу, то ли мольбу о помощи у этой странной женщины. Меган приложила указательный палец к своим губам, показывая той, что сама боится и просит не издавать звуков, потом она опустила палец ниже и показала на свой живот. Язык страха и язык смерти не требуют перевода, на всех языках мира они звучат одинаково.

Шаги все приближались, но шли эти двое слишком медленно. Меган догадалась что они выбирали «ужин» для своей госпожи, останавливаясь около каждой пленницы и, судя по всему, расценивая ее шансы прожить еще несколько дней. Некоторые девушки стонали от боли, так как им уже были нанесены увечья, некоторые были обескровлены, но не полностью: жизнь еще теплилась в их слабых обнаженных телах, согревая холодный камень, на котором они бессильно лежали, свернувшись клубком.

Пара крепких рук подхватила девчушку, что сидела возле Меган. Та болезненно застонала, но была слишком слаба для оказания сопротивления или даже простого крика. Мужчина, что удерживал ее подмышками, что-то грубо говорил ей, а дородная женщина в грязном платье лапала худое, не до конца сформированное тело подростка своими грязными ручищами. Безжизненный, обреченный взгляд в последний раз посмотрел на фигуру в темноте, одетую в странную одежду. Все уже не имело никакого значения.

Когда ее увели, Меган, услышав, как снова скрипнули ржавые петли и опустился массивный засов, вышла из тени и прошла по коридору, по которому только что повели на смерть юную девочку. Ребенка.

У стен сидели такие же девочки и девушки: юные, напуганные, обессилившие. Некоторые были заперты в подвесных клетках и больше напоминали мертвых, чем живых. Но все же они еще были живы. У некоторых были сломаны пальцы, у кого-то даже руки или ноги, на телах других были порезы: глубокие и не очень, рваные и ровные. Синяки были практически у всех, кроме тех, кто попал сюда, видимо, совсем недавно и еще не был представлен перед госпожой.

Одна девушка, заметив Меган – странную незнакомку, которая так странно выглядела, протянула к ней свои худые руки, что-то бессвязно мыча. На ее щеке «красовалась» огромная рваная рана, голая шея и обнаженная грудь были перепачканы высохшей кровью, а когда девушка приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, Меган увидела, что вместо языка во рту шевелится лишь короткий его кусок. «…она могла поцеловать девицу, да так сильно, что порой откусывала ее плоть и с жадностью поглощала» – вспомнилось Меган.

Она не могла удержаться. Возможно, в ней взыграла человечность, возможно, гормоны, пробуждающие тот самый прославленный материнский инстинкт, но Меган протянула свою руку в ответ девушке. Когда она коснулась руки, от которой, как она была уверена, так явно исходило тепло, то ощутила холод и смерть, словно коснулась трупа.

– Но ведь ты и есть труп, – с сочувствием сказала Меган девушке. Та непонимающе уставилась на нее. Из приоткрытого рта и дыры в щеке сочились кровь и слюна, а рука все крепче сжимала кисть Меган, пока та не почувствовала в ней странную вибрацию.

– Прекрати, – строго сказала Меган, – прекрати это.

Уже через мгновение она поняла, что вибрация была вызвана будильником в браслете. Меган оглянулась: лучи солнца пробивались в окно, освещая тот беспорядок, который они с Николасом оставили в гостиной после этой ночи, сам Ник из-за неправильного положения головы забавно похрапывал, сидя на диване, а на его серых пижамных штанах остался мокрый след от слюны Меган, которая натекла на них, пока та спала на его ногах. Все закончилось благополучно. Было мерзко, было страшно, но не настолько, чтобы прервать слюноотделение, которое обычно у людей почему-то ассоциируется со «сладкими снами». Меган только что развеяла этот миф: «пускать слюни» можно даже наблюдая за предсмертными человеческими мучениями.