Виктор Прибытков - Легенда старинного баронского замка [Русский оккультный роман, т. XI]

— Никак не могу я привыкнуть относиться серьезно к этому сообщению, точно кошмар какой овладевает мной и я невольно себя спрашиваю: вижу ли я все это наяву, или во сне? Однако, в этом сообщении упомянут один действительный факт, именно, то обстоятельство, что богатые владения фон Ротенштадтов находились в нашем роде при двух поколениях, и, должно быть, неправильно, так как позднее они были у нас отняты посредством процесса, длившегося целых тридцать лет, дальними родственниками из боковой линии угасшего рода. На это существуют акты. Скажи, Адольф, ты знал это и, может быть, говорил и Мари?

— В первый раз слышу не только о процессе, но и фамилию фон Ротенштадтов.

— Наследство их получили Фиц-Гагены, которых ты знаешь.

— Папа, неужели вы ни разу не поинтересовались проверить каким-нибудь способом рассказы о привидении? — спросила баронесса.

— Как же мог я их проверить, когда мне было запрещено оставаться в замке в роковой вечер? Да, по правде сказаться, я и не желал проверять их. Уезжая на 15 июня, я всегда увозил с собою жену и детей. Раз, помню, ты, Адольф, еще очень маленьким, заболел в это время и должен был остаться в замке с гувернером. Мать твоя, беспокоясь о тебе, захотела тоже остаться, но я настоял, чтобы она ехала со мной, а по возвращении домой дал почувствовать гувернеру, что не желаю ничего слышать. Мне было противно касаться этой нелепой истории, хотя бы для того, чтоб удостовериться, что ничего подобного не существовало. Я никогда не говорил о ней даже с твоей матерью.

— А почему, папа, вы не хотели позволить мне повесить мой портрет на пустое место в портретной галерее? — опять спросила баронесса.

— По той самой причине, которую я высказал тебе тогда, что не хочу, чтобы жена моего сына заменила место женщины, обесчестившей свое имя. До тебя, наверное, дошел рассказ о том, что будто тот же дед мой пробовал несколько раз повесить на пустое место чей-то портрет, и на следующее утро непременно находил его на полу. Я этой истории, конечно, не верил, но слыхал ее от старой няни позднее, вернувшись в замок уже владельцем майората. Она одна, до самой своей смерти, пользовалась привилегией говорить со мной о привидениях; но ей было строго запрещено рассказывать о них жене.

— А теперь, папа, вы поверите несчастной Бланке, не откажетесь исполнить ее требования?

— Бланка, или, лучше сказать, ее рукопись — факт не из того мира, а из этого. А я еще никогда ничего чужого себе не присваивал, — гордо прибавил старый аристократ, целуя невестку в лоб, и вышел из кабинета, захватив с собой рукопись, найденную в раме старинного портрета. В этот вечер он более не возвращался; молодые люди провели его втроем, толкуя все об одном и том же.

На следующее утро за чаем собралась одна молодежь, старый барон не показывался; и, когда сын пошел к нему, то нашел старика в халате, что случалось с ним нечасто, очень мрачным, очень нервным, сидящим за чтением рукописи Бланки фон Ф.

— Дурно ночь спал, несмотря на вчерашнюю усталость, — сказал он, здороваясь с сыном, — а хочется скорее узнать что тут такое, и окончательно решить для себя роковой вопрос. Да вот глаза плохо служат; стар я становлюсь, Адольф, пожалуй, скоро придется тебе распоряжаться замком.

— Что за мрачные мысли, отец, откуда они у тебя сегодня берутся? Стыдись, посмотри на себя в зеркало. Ты, право, бодрее и сильнее меня!

— А вот, откуда они берутся, из вашего духовного мира, с которым мне приходится впервые знакомиться, и я, признаюсь, растерялся. Извини меня перед графиней, я до обеда не покажусь.

— Не хочешь ли, чтобы я тебе помог?

— Пока нет, сперва надо одному справиться с отдельными буквами, потом, когда глаза окончательно откажутся служить, я пришлю за тобой. Ты будешь писать под мою диктовку, ведь для наших барынь придется рукопись перевести; даже и Мари не поймет такого старинного слога.

Вернувшись в столовую, Адольф нашел приятельниц в сильном споре: графиня непременно хотела тотчас же ехать в Дубельн, сгорая нетерпением узнать, действительно ли существует Зельма Фогт.

— Это пустяки, Вера, завтра мы поедем все вместе, — говорила баронесса. — Уговори ее, Адольф, сидеть смирно, — прибавила она, обращаясь к входившему мужу.

— Я надеюсь, что графиня не покинет нас, узнав, как батюшка расстроен. Она одна может рассеять его мрачные мысли.

— Как мрачные мысли?

— Слишком сильно подействовало на моего старика вчерашнее открытие: я впервые слышу, что он говорит о своей близкой смерти.

— Так пойдемте все к нему! Бедный папа! — воскликнула баронесса.

— Вас, mesdames, он не примет, он не в параде, а мне действительно лучше пойти к нему, хотя он и отослал меня к вам.

Оставшись одни, дамы перешли в кабинет и опять принялись за чистку бриллиантов.

— Посмотри, какая прелесть, — говорила графиня, прикладывая пряжку к корсажу, — я сделаю из нее брошь. Неужели, Мари, ты так-таки и не оставишь себе ничего хотя бы на память о таинственном событии.

— Ни за что, ничего!.. Я уже сказала… Эти бриллианты наводят на меня ужас!

— Почему? Решительно не понимаю твоего суеверного страха. Если вы исполните желание Бланки и Адольфа IV, чего же тебе бояться?

— Страшно, безотчетно страшно…

Разговаривая, баронесса машинально положила руки вместе с серьгами, которые перед тем чистила, на небольшой, стоявший перед ней столик. Вдруг он резко подвинулся на несколько футов, а в отдаленной стене раздалось пять глухих стуков. Баронесса вздрогнула и поспешно приняла руки.

— Сиди смирно, положи руки опять на стол, разве ты не слышишь, что требуют беседы? Заметь, что это во второй уже раз начинаются стуки, как только ты заговоришь о твоем отвращении к бриллиантам. Не трогайся с места, не прерывай медиумического тока, я сейчас достану нашу азбуку, карандаш, бумагу и присяду к тебе.

Через минуту сеанс устроился по всем правилам, а не более как минут через пять столик поднялся всеми ножками по крайней мере на четверть аршина от пола и так и застыл в воздухе; в столешнице же, в то же время, послышалось пять ясных стуков.

Графиня стала молча указывать на азбуку левой рукой и записывать буквы правой, пока баронесса сидела совершенно безучастно, едва ли понимая, что вокруг нее происходит. Опомнилась она, когда Вера прочла вслух записанную ею по стукам фразу:

«Напрасно предаешься суеверию, Маша. Если поступите справедливо, никакое несчастье тебя не постигнет. Я желаю, чтобы ты купила себе что-нибудь из вещей на память поразительного доказательства вам, по милосердию данного».

— Это опять мама! — воскликнула баронесса, оживляясь, и, выхватив листок из рук графини, быстро поцеловала его и потом перекрестилась.