Александр Белов - Пленники рубиновой реки [litres]

Унылый больничный двор постепенно укрывали такие же унылые весенние сумерки. Вечерний обход закончился, можно было расслабиться и заняться наконец своими делами. Жора аккуратно прикрыл за собой дверь, на всякий случай похлопал себя по карманам, убеждаясь, что ключ на месте и он без проблем сможет вернуться.

Псих не сошел со своего места, торчал истуканом, тупо пялясь на надвигающегося санитара. Но когда их разделяло не больше пары метров, псих неожиданно рванул с места и побежал. Жора едва не застонал от удовольствия. Кто-то свыше услышал его чаяния и исполнил желание.

Он не торопился, психу некуда было бежать, территория надежно отгорожена от внешнего мира, чтобы никто и никогда не смог уйти отсюда по собственной воле.

– Я иду искать, – наконец выдохнул он, чувствуя поднимающуюся волну возбуждения. – Кто не спрятался – я не виноват.

И он побежал. В ушах набатом бился пульс. Дышать лучше через нос, раздувая широкие ноздри, выдыхая с облачками прозрачного пара остатки самообладания.

Бежал и видел вокруг не казенный больничный двор с чахлыми деревцами, а густой лес, усыпанный потемневшей прошлогодней листвой и рыжей в черную крапину хвоей. Высокие корабельные сосны устремлялись ввысь и где-то там, в самом верху, среди рваных крон взошла полная луна.

Вот так незаметно наступила ночь.

Выходит, он бежал уже несколько часов, потому как прозрачные сумерки превратились в чернильную тьму.

Жора остановился. Нагнулся, уперев руки в колени, чтобы восстановить дыхание. Осмотрелся. Исчезла больница вместе с ее унылым пейзажем, далеко позади остались стальные ворота, за которые он никак не мог попасть.

Но ведь попал же!

Жора находился посреди леса. Псих стоял в десятке метров от него. С серого лица убогого стерлась дебильная усмешка, в глазах разгорался холодный огонь. Он смотрел на Жору взглядом убийцы.

Жертва и охотник поменялись местами.

– Нет. – Жора разогнулся, покачал головой. – Это все не на самом деле. Меня чем-то накачали, и теперь я лежу на полу в каптерке в луже собственной рвоты. Ты – не настоящий!

– Это ты ненастоящий, – спокойно ответил псих, подходя ближе. – Ты перестал быть таковым много лет назад и понимаешь это лучше, чем кто-либо. Посмотри на меня, Жора. Кого ты видишь?

Он хотел, да так и не решился подойти ближе, дотронуться рукой до зеркала, которое кто-то в шутку выставил перед ним. Огромное, высотой до самого неба, оно отражало больничный двор и самого санитара, стоящего посреди него. Вокруг бестелесными тенями бродили психи. Они не приближались, держались на расстоянии. Но он чувствовал кожей, что они его не боятся. Ведь им все равно, что с ними станет.

Жора резко обернулся. За спиной все тот же лес.

– Твою мать! – он провел ладонью по седому ежику волос. – Мне надо проснуться. Бред! Это бред и наваждение!

– Ты не спишь, Жора. – Псих теперь смотрел его собственными глазами, шевелил его губами и даже пах его перегаром после больничного спирта, разбавленного воняющей хлоркой водой. – Ты – это я. А я – ты.

– Хватит! – Жора закрыл уши, чтобы не слышать голоса, вещавшего какую-то ересь. – Прекрати!

Он снова бежал. Сосны вокруг начали меняться. Стройные мачты стволов изгибались, меняли форму, чернели и бугрились уродливыми наростами. Ноги проваливались в трясину, хотя, только что подошвы ступали на твердую землю. Потом ноги и вовсе потеряли опору.

Жора попался в ловушку.

Он тонул, мгновенно увязнув в зловонной трясине почти по пояс. И чем сильнее старался выбраться, пытаясь дотянуться ступнями до дна, которого даже не ощущал, тем глубже проваливался. Пальцы хватались за корни деревьев, которые вдруг оборачивались скользкими змеями, норовившими ужалить. И Жора ослаблял хватку, пока не оказался затянутым в болото по грудь.

Все переменилось внезапно. Ноги все же нащупали опору, можно было наконец оттолкнуться и вылезти, но трясина вдруг оказалась застывшей точно цемент, держа его в каменных объятиях.

Совсем рядом слышалось тяжелое с присвистом дыхание. Жора заозирался по сторонам и увидел бледное лицо подростка. На поверхности торчала его тощая фигура, по пояс провалившаяся под землю. Он скреб ногтями черную землю, силясь подтянуться. У него ничего не получалось, как и у самого Жоры.

– Помоги мне, – прохрипел подросток. – Больно.

На плечо пацана опустился крупный ворон и зыркнул на Жору молочно-белым глазом.

– Прочь! Пошел вон! – Жора, как мог, размахивал руками.

Ворон же продолжал спокойно сидеть, уставившись в одну точку. Одному дьяволу известно, что задумала проклятая птица и в каких адовых местах побывала, вернувшись абсолютно слепой.

– Помоги! – Пацан плакал, кривя бледные губы.

От собственного крика Жоре заложило уши. В горле запершило, из груди вырвался надсадный кашель.

Ворон зашелся клекотом, в котором Жоре слышался издевательский смех. Он уже видел эту тварь раньше. Давно, будто в прошлой жизни. И с тех пор каждый день мечтал навсегда забыть о той встрече.

Он рванул из последних сил, трясина поддалась, но дыхание сбилось, изо рта толчками стала выплескиваться вода. Сначала слабо, потом все сильнее.

Жора ухватил себя за горло, пытаясь остановить потоки мутной, смердящей жижи. А со стороны за ним наблюдал пацан с вороном на плече. Он каким-то чудом выбрался и теперь смотрел на умирающего с садистским наслаждением.

Когда воздуха в легких Жоры совсем не осталось, ворон вспорхнул с плеча пацана и перелетел на голову барахтающегося санитара, вцепившись острыми когтями в череп.

По лбу, заливая глаза, полились теплые струйки крови, и Жора с облегчением понял, что снова может дышать…

– Зачем по башке-то лупить? – голоса пробивались сквозь похожий на комариный писк, шум.

– А как еще этого кабана уложить? Я ему три кубика всадил, еще и пару колес закинул. Он чуть не захлебнулся, когда воду заливали, а все равно в драку лезет.

– Очухался вроде, – голос стал громче и отчетливее. – Жорик, ты как?

– Что происходит? – пробасил он вместо ответа. – Вы какого со мной творите?

Жора попытался подняться, но руки оказались крепко зафиксированы смирительной рубашкой. Голова была мутной, мысли бродили внутри пульсирующего болью черепа нестройными рядами пьяных солдат.

– Куда пацан делся?

– Жора, не дури! – сфокусировать взгляд на лице говорящего никак не получалось, приходилось щуриться, что почти не помогало, размытый силуэт никак не обретал четкость. – Ты почему не сказал, что у тебя эпилепсия? Если главный узнает, вышибет в два счета.

– Нет у меня никакой эпилепсии. – Язык начал заплетаться. – Он здесь был. Пацан. И ворона на плече здоровенная.

– Какая еще ворона?