Наталья Тимошенко - Мертвая неделя [СИ litres]

– Что?

– Ну, ты за традиционный секс или лесба?

Вопрос показался Полине до того хамским и бестактным, что щеки мгновенно вспыхнули ярким румянцем.

– Я нормальная! – резче, чем хотела, воскликнула она.

– Да никто не говорит, что геи ненормальные. Но судя по ответу, ты за мужиков. Я тоже за них. Так что… – Лика снова повернулась к бледной как смерть Мирре. Очевидно, в тех ситуациях, где Полина краснела как утренняя заря, Мирра бледнела. – …можешь смело идти с нами, никто на твое драгоценное тело не претендует, в эротических снах твои голые бедра нам сниться не будут.

Мирра побледнела еще сильнее, чуть ли не до синевы, челюсти сжала так крепко, что Полина почти услышала хруст зубов. Только сейчас она подумала: а что если Мирра сама… ну, из этих? Попыталась вспомнить, как она реагировала на Матвея и Степана, но так ничего в голову не пришло. Не флиртовала, но далеко не все девушки, предпочитающие мужчин, флиртуют с каждым. Полина флиртовала, ничего не могла с собой поделать. Она с младых ногтей осознала свою красоту и тот факт, что эту красоту видят все вокруг. Мужчины падали вокруг нее штабелями, и к такому общению она привыкла. Для нее заигрывать с мужчиной все равно что здороваться с ним при встрече. А Мирра другая. Мирра не уродина, но и не настолько красива, а ее отстраненность вообще отпугивает. И мужчин наверняка тоже.

К Полининому удивлению, Лика, так и не дождавшаяся ответа Мирры, настаивать не стала, хотя вполне могла бы отзеркалить ее поведение в лесу и содрать с нее одежду. С рыжей сталось бы. Вместо этого она повернулась к Полине и предложила:

– Тогда пойдем сами? Я безумно хочу смыть с себя этот ужасный лес.

Полина тоже хотела, а потому не медлила.

Никогда раньше ей не доводилось бывать в деревенской бане. И если сначала удивили и огорчили крохотные размеры, то вскоре Полина поняла, что это никак не мешает ей быть превосходной. Баня дышала жаром, пахла сосновой смолой и березовыми листьями; прозрачная вода была чистой и до невозможности горячей. Каждая клеточка тела насыщалась чистотой, дышать становилось легче. Даже просто лечь на влажные деревянные доски после путешествия на поезде, ночевки в охотничьем домике и дня в лесу оказалось приятно, а уж когда Полина растерла докрасна кожу, смыла с нее грязь и усталость, стало совсем хорошо. Кости приятно ломило, кожа горела, глупая поездка на свадьбу к неизвестным людям уже перестала выглядеть такой жутковатой. Здесь, среди обжигающего пара, вся история с навьями вновь начала казаться далекой, почти ненастоящей, а потому больше не пугала так сильно.

Баня благоприятно подействовала и на рыжую язву. Черты лица ее будто разгладились, стали не такими резкими, неприятными. Лика блаженно потягивалась, лежа на деревянной скамье, улыбалась словно кошка, наевшаяся сметаны, щурила глаза и играла с небольшим кулоном, висящим на шее. Полина хотела спросить, что это за кулон, почему она не сняла его даже в бане, но приятная нега сморила ее, стало лень не то что шевелиться, а даже просто открывать рот.

Единственное, что смущало Полину, это ощущение чужого взгляда, как ночью в поезде. Только если в поезде этот взгляд ничего не выражал, то сейчас она чувствовала в нем явное вожделение. Полине хорошо были знакомы такие взгляды, она чувствовала их каким-то тайным, седьмым чувством.

Она никогда не тянулась к науке. В школе училась кое-как, перебивалась с тройки на четверку. Зубрить параграфы не любила, математику и физику просто не понимала. Не укладывались в ее белокурой головке ни цифры, ни формулы, ни даты. Тетка кричала, что она тупая, что светит ей швейное училище, если не возьмется за ум. Полина, трезво оценивая свои способности, понимала, что браться ей, собственно, не за что. Не понимает она всей этой науки не потому что ленится, а потому что не заложено в ней этого природой. Кто-то имеет талант художника, а кто-то даже линию ровно не проведет. Кто-то прекрасно играет на музыкальных инструментах, а кто-то с лучшими учителями не может выучить аккорды на гитаре. Так почему принято считать, что уж мозги-то всем даны природой равные? Полине вот не даны. Нет у нее такого таланта, нет. Что ж она теперь, не человек, второй сорт? Зато она прекрасно поет. С первого класса ходила в хор, выступала на школьной сцене. На это и сделала ставку, понимая, что другого расклада в ее жизни не будет.

Она начала подрабатывать уже в последних классах школы. Когда одноклассники готовились к экзаменам и поступлению, Полина пела в клубах. Тайно, поскольку ей еще не было восемнадцати. После совершеннолетия уже официально. Клубы, рестораны, тусовки – вот то, что составляло ее жизнь. И там, во время выступлений, она чувствовала на себе эти взгляды, полные жадного вожделения, плохо скрываемого возбуждения. Мужчины, а порой и женщины, мысленно раздевали ее, скользили нетерпеливыми взглядами по ее телу, гладили на расстоянии волосы. Сначала Полину это пугало, заставляло нервничать. Каждый раз, возвращаясь домой, она подолгу терла кожу мочалкой в душе, смывая с себя чужие мечты, но постепенно привыкла. Она по-прежнему чувствовала их, но они больше не заставляли нервничать. В какой-то момент Полина поняла, что наслаждается ими. Как прима-балерина нежится в лучах софитов, так и она нежилась под страстными взглядами.

Уйдя с подмостков баров и начав петь на свадьбах, Полина первое время все ждала тех же взглядов, ей их не хватало. Нет, они все еще проскальзывали иногда: хорошо подвыпившие гости, устав наслаждаться видами невесты и свидетельницы, обращали внимание на певицу, некоторые умудрялись делать попытки подкатить, но все это было уже не то.

И вот теперь она почувствовала снова. Стало неуютно, страшно, как в то далекое время, когда она была еще школьницей. Полина мельком огляделась, пытаясь найти, кому этот взгляд принадлежит, но, кроме них с Ликой, в бане никого не было. Дверь была плотно заперта, даже в щелку подглядывать никто не мог. Лика тоже на нее не смотрела: лежала на деревянной скамье, спрятав лицо в скрещенных руках, и медленно и глубоко дышала. Что если уснула? Полине стало отчего-то еще более нервно.

– Лика? – позвала она.

– Чего тебе? – отозвалась та, но уже без привычной язвительности. Будто раскаленный воздух расслабил ее, усыпил привычное ехидство.

– Ничего, просто поговорить захотелось.

Лика повернулась на бок, подперла голову ладонью, ничуть не смущаясь демонстрации обнаженной груди, и с усмешкой посмотрела на нее.

– Ну давай поговорим. Тебе кто больше понравился: архитектор или деревенщина? Кого выбрала?

Если бы в бане не стояла такая духота и Полина не была красной, как рак, по щекам уже наверняка разлился бы пунцовый румянец.