Эдвард Ли - Глушь

— Еще один из символов, приносящих удачу? — спросила она.

Эрни остановился и оглянулся.

— Наверное. В лесу они встречаются время от времени. Для Поселенцев это, — он обвел руками чащу, — благословенная земля.

Патриция вгляделась в рисунок.

— Просто выглядит так... необычно.

— Ну, — сказал Эрни без особого интереса, — скорее жутко, если хочешь знать мое мнение.

«Жутко... Да», — согласилась она. Цвет орнамента тоже был необычным, темно-серым, как мокрый асфальт.

«Это вообще краска?» — задумалась она, прикасаясь к рисунку. На пальце осталось пятнышко. — Не похоже на краску. Может, мелок?»

Она вдруг осознала, что символ напоминал ей о записке, адресованной Дуэйну, которую Патриция нашла в мусорной корзине. До сих пор она о ней не вспоминала.

Венден.

Чье-то имя? Она могла поискать в телефонной книге, но зачем? У нее не было никаких причин для волнения, и тем не менее почему-то это ее тревожило. Слово выглядело так, будто было написано тонким мелком. Прямо как этот символ на дереве.

— Что ты делаешь? — спросил Эрни с улыбкой. — Надеешься, что, потерев дощечку, получишь немного удачи Поселенцев?

— Может быть, — сказала она и отошла.

И все же Эрни оказался прав. Орнамент был жутковат.

Узкий ручей пересекал тропинку с хрустально-чистой булькающей водой; Эрни перешагнул через него, Патриция перепрыгнула. Она глубоко вздохнула, пытаясь очистить разум, — роскошь для адвоката крупной компании, — и сосредоточилась на пении цикад, журчании ручья и хрусте, доносившемся из-под подошв Эрни. Последовательность звуков и ощущений успокаивала лучше, чем доза валиума.

Эрни остановился и обернулся.

— А тут у нас проблемка.

— Какая?

Еще один ручей пересекал их путь: в несколько метров шириной, дно — сплошные острые камни.

— Ты ведь не хочешь поранить ноги? — спросил Эрни.

Патриция засмеялась.

— Эрни, я не настолько изнежена городом, как ты думаешь. Я не умру, если перейду ручей босиком. — Она усмехнулась, собираясь аккуратно сделать первый шаг. — Конечно, ты всегда можешь перенести меня.

Она сказала это в шутку и очень удивилась, когда он схватил ее и поднял.

— Я же пошутила! — воскликнула она.

— Не беда. — Он улыбнулся и слегка подбросил ее. — Мы, деревенские парни, силачи. Тем более, как по мне, ты весишь не больше, чем мешочек с арахисовой шелухой.

— Какой изысканный комплимент, Эрни, — отшутилась она. — Конечно, если бы ты сказал, что я вешу больше, чем рояль, я бы знала, что пришло время сесть на диету.

Он с легкостью нес ее, одной рукой поддерживая спину, другой — бедра. Ее ноги подпрыгивали в воздухе с каждым его шагом, в то время как рука совершенно естественно обвивала мощный бицепс.

— Надеюсь, впереди будет еще один ручей, — она продолжала шутить. — Тогда я смогу забраться к тебе на спину.

— Ой, не дразни меня.

Покачивающие движения убаюкивали Патрицию. Она опустила голову ему на плечо. Казалось, Эрни сжал Патрицию крепче, и она грудью прижалась к его телу. Трение между ног усилилось, и, хотя чувство было приятным, все же приносило ей изрядную долю дискомфорта.

Патриции показалось, что цикады запели громче. Она не хотела этого, но расслабилась настолько, что могла бы уснуть. Пряди его длинных волос коснулись ее лица. Вырез на блузке оттянулся, и она полусонно заметила, что один сосок выглядывает.

Но сделала вид, что не замечает этого.

«О Боже», — мысленно простонала она.

Патриция, разморенная, пыталась сдержать охватившее ее возбуждение. Гул цикад заполнил голову, мягкие, покачивающие движения отдавались приятными волнами между ног и в груди. Но Эрни оставался настоящим джентльменом, хотя он не мог не заметить открывшегося соска. Патриция чувствовала, как сосок покалывает, как он набухает...

— Приехали. Десять центов за поездку.

Эрни поставил ее на ноги, и она, не осознавая, что делает, прижалась к нему, схватила за ягодицу и поцеловала. Отнюдь не дружеским поцелуем. Это был голодный, страстный, рожденный горячечным желанием поцелуй. Словно мистические сексуальные силы усыпили ее разум, оставив лишь чувства и животные импульсы.

Эрни замер, откинулся на дерево, закрылся руками — реакция, порожденная нравственным представлением о том, что давно любимая им женщина, выйдя замуж, стала недоступной. Но Патриция продолжала напирать, засунув язык ему в рот и сжав ягодицы еще сильнее. Сопротивление стало ослабевать. Она застонала, обняла Эрни за талию и прижалась своим пахом к его.

В страстном поцелуе язык Эрни проник ей в рот. Патриция даже не заметила, как расстегнула блузку и обнажила грудь. Она почти остервенело схватила его за волосы и потянула вниз.

Губы впились в набухший сосок.

— Сильнее, — единственное слово, которое Патриция сумела произнести. Она извивалась, будто в чудовищной жажде, но желание не торопилось ее покидать: оно накрывало Патрицию целиком, требуя немедленного утоления. Ее стон едва походил на человеческий. Фантазии воплощались в жизнь: уделив соскам достаточно внимания, Эрни вернулся к шее и начал слизывать остатки устричного сока с ее груди.

Патриция стонала все сильнее, до хрипоты. Схватив его крепкую руку, она поднесла ее к шортам, завела пальцы под трусики и нажала. Патриция задохнулась от яркого ощущения: его пальцы были внутри. Не колеблясь ни секунды, она коснулась его паха и ощутила упоительную твердость.

Она была готова стянуть с него штаны и повалить его на землю. Ей хотелось, чтобы он взял ее прямо здесь, в лесу, под палящими лучами солнца.

Она не знала, что делает.

Она потеряла рассудок.

Патриция осознала, когда коснулась ширинки Эрни, что еще немного — и она сожжет за собой все мосты, традиционные моногамные ценности будут преданы.

Рука застыла, полуприкрытые глаза широко распахнулись, рот открылся в немом изумлении.

«Боже мой, Боже мой! Что я делаю?» — ужаснулась Патриция.

Она рванулась назад и чуть не споткнулась о выступающий корень дерева.

Эрни смотрел на нее круглыми глазами.

— Что за черт?

— Прости, мне так жаль! — выпалила она. — Я-я-я... не могу!

Он стоял тяжело дыша, с расстегнутой ширинкой.

— Ты что, шутишь? Что, черт возьми, с тобой не так! Отмачивать такие трюки!

Лицо Патриции стало пунцовым. Она отыскала блузку и кое-как застегнула пуговицы.

«Извини», — говорил ее взгляд.

— Черт возьми! — Эрни застегнул джинсы. — Патриция, нельзя вот так заводить мужика, а потом передумывать!

— Я знаю. Мне жаль, — сказала она виновато.

Его взгляд стал жестким.

— Что, подумала, забавно будет завести большого тупого деревенского парня, а потом соскочить?

Она отчаянно качала головой, борясь со слезами.

— Нет-нет, я никогда ничего подобного не сделала бы, ни с тобой, ни с кем-либо еще.