Владимир Алеников - Очень тихий городок

Света кривилась, но пила, делать всё равно было нечего.

– Давай, за нас! – предложил Ромка.

– Давай, – вяло согласилась она.

За них, так за них, не всё ли равно.

Какая разница, за что пить?

Она сделала глоток, прозрачная жидкость просочилась внутрь, отозвалась тёплым жжением в груди, голова задурманилась ещё сильнее.

Ромка лихо опрокинул очередную рюмку. Глаз у него постепенно становился совсем шальной.

– А чего ты подарок не откроешь? – поинтересовалась Света.

Хоть какое-то развлечение!

– Можно, – согласился Ромка.

Он развязал ленту, сорвал с коробки золотую бумагу, открыл. Извлёк оттуда тёмно-бордовый в крапинку галстук в фирменной упаковке и большую фотографию в красивой рамке.

На фотографии был весь их класс – одиннадцатый «А». Красиво стояли в три ряда. В середине классная руководительница – Седа Магометовна.

– Ну как? – спросила Света.

– Офигенная фотка! – отреагировал он. – И рамка нехилая.

Он отставил фотографию в сторону, полюбовался. Она была сделана совсем недавно, пару месяцев назад.

А скольких уже нет!

Нет Тамары Станкевич, которая насмешливо улыбается в первом ряду. Бесследно исчезла лучшая Тамаркина подруга Танька Родина, стоящая рядом. Нету больше Дикого, гордо высовывающегося из второго ряда сразу за ними. Из братьев Асланянов, торчащих в третьем ряду, остался только один. Нет и Седы Магометовны. Где-то в бегах Павло Горошевич…

Ромка нахмурился.

Может быть, этот отморозок, маньяк Павло, который мочит всех подряд, каким-то образом узнал, что он, Заблуда, его засёк. Может, ему грозит очень серьёзная опасность. Может, Павло уже караулит где-то рядом…

Лучше вообще не высовываться!

Это чмо недоделанное, крезанутый терминатор Павло не задумается ни на секунду, отправит его вслед за остальными, на кусочки порежет, к гадалке не ходи!

Ромка поёжился, представил себе, что с ним сделает безумный Горошевич.

– Давай дёрнем за наш класс? – предложил он. И, не дожидаясь ответа, опять наполнил рюмки. – Ты чего-то слабо выпиваешь! – заметил он Свете. Поднял её рюмку, поднёс ей прямо ко рту. – Ну, давай, понеслась душа в рай!

Света вынужденно пригубила.

Ромку это не устроило. Он уже забыл про свои тревожные мысли, продолжал настаивать:

– Тебя чего, клинит? Давай, давай пей!

Она оттолкнула его руку, чуть не расплескала при этом остаток виски. Ей что-то всё это совсем перестало нравиться.

Ромка поставил рюмку, решил не настаивать.

Тише едешь – дальше будешь!

Зорко следил, как постепенно затуманиваются её глаза.

Ещё немножко, и дойдёт до кондиции!

Тогда можно будет и приступать. Уж тогда-то он своего не упустит!

Жадным быстрым взглядом Ромка пробежал по её высокой груди, остановился на тонкой белой шее, на которой поблескивала изящная серебряная цепочка.

– Нехилая цепура! – сказал он.

Потянулся, с видом знатока пощупал серебряные звенья. На самом деле хотел потрогать её нежную кожу, но пока не решился, сделал вид, что его интересует украшение. Его также сильно привлекало углубление между её грудей, в котором исчезала невидимая часть цепочки.

– Ага, – согласилась Света. – Я тоже от неё торчу. Папахен подарил на день варенья.

Она сунула руку в декольте, полностью вытащила цепочку наружу. На конце её оказался искусно сделанный знак Скорпиона.

– Мой знак! – с гордостью сказала Света.

Артём остановился на пороге, в последний раз уныло оглядел комнату. Ничего важного он при этом беглом осмотре не нашёл. Никакого дневника не обнаружилось. В ящиках стола лежал всякий малоинтересный хлам, то, что можно найти у любого подростка. Определить какое-либо увлечение Рудика по стоявшим на полке книжкам и фильмам тоже не удалось – всё было разрозненное, почти случайное. Разве что немного удивило полное собрание сочинений Стивена Кинга на русском языке.

Он вернулся в торговый зал. Сушкин торчал у входной двери, жевал украденную со сковородки котлету.

Артём прошёл за буфетную стойку, на кухню, огляделся вокруг. Взгляд его упал на большой промышленный холодильник в углу помещения.

Он направился к нему, открыл дверцу.

Виктор Сушкин ел котлету, тоскливо всматривался в вечернюю тьму. Прошло уже около часа, а подозреваемая Мария Новикова всё никак не появлялась. Одна радость, что котлета была вкусная, холодная. Виктор с детства терпеть не мог, когда мать котлеты подогревала, обожал именно холодные, вечно втихаря таскал их из холодильника.

– Сушкин! – донёсся из кухни странно звучавший голос. – Пойди сюда!

Виктор повернулся, увидел спину Артёма, стоявшего перед огромной открытой морозильной камерой. Как следует откусил от котлеты и, энергично работая челюстями, подошёл поближе.

И тут же застыл с открытым ртом. Недожёванный кусок котлеты чуть не вывалился на пол.

Холодильник был полон. На верхних полках находилось в основном сырое мясо, на нижней разместилось с полдюжины кочанов капусты. Среди этих кочанов в прозрачном пластиковом пакете лежала отрезанная девичья голова.

Сушкин опомнился, закрыл рот, с трудом проглотил кусок.

– Ни хрена себе сюрприз! – сказал он внезапно осевшим голосом. – Кто это?

– Это пропавшая Татьяна Родина! – тихо не сразу ответил Артём.

Тоже не мог оторвать взгляд от находки.

Сушкин окончательно взял себя в руки, даже ещё раз куснул котлету.

– Больше уже не пропавшая! – философски заметил он. – Хотя бы одна хорошая новость!

Артём недовольно покосился на него.

Виктор понял, что сморозил глупость, решил исправиться.

– Жалко девчонку! – нахмурившись, произнёс он.

Кивнул в сторону жуткого пакета.

Артём вздохнул, энергично потряс головой, словно надеялся, что страшная находка от этого исчезнет. Но она не исчезала.

Он повернулся к Сушкину. Тот спешно доедал котлету. Артём внутренне поморщился.

Как можно спокойно есть в такой момент!

– Знаешь, я теперь совсем не уверен в том, какое мясо использует Новикова для своих котлет, – заметил он.

Выражение лица Сушкина резко изменилось. Он вдруг почувствовал, что съеденная котлета сейчас полезет у него обратно. Резко бросился к раковине, нагнулся над ней. Еле успел, его тут же начало рвать.

Когда рвотная масса наконец освободила горло и ему стало немножко легче, Сушкин выпрямился, повернулся. В ту же секунду получил сильнейший удар по морде. Огромная сковородка, войдя в тесное соприкосновение с его лицом, сломала ему нос, разбила губы, выбила передний зуб.

Сушкин удержался на ногах только благодаря упиравшейся в спину раковине. Стоял, покачиваясь, весь измазанный смешанной с кровью блевотиной.