Валерия Спасская - Время светлячков

Задумав идти, гордо подняв голову, не глядя ни на кого, Лара, тем не менее, беспокойно оборачивалась, вглядываясь в лица пришедших на открытие (кого же она ждала? Разве всё не идеально?)

Фантастично красивые картины с горами, написанные специально заказанными красками с мистическим мерцающим блеском, вызывали бурю восхищения у зрителей, особенно удивляло их то, что художница так юна и пишет вещи, о которых она имеет лишь умозрительное представление.

Лара принимала восторженные отзывы, несколько полотен были уже фактически проданы, одна, как и было задумано, ушла с аукциона в пользу приютов для бездомных животных. Наигранная улыбка не сходила с лица художницы, она всё чаще подхватывала под локоть своего спутника, чтобы отразиться на новом куске фотоплёнки, а в сердце вдруг неожиданно для неё самой распахнулось отчаяние.

Она ждала так много от этого вечера, мечтала сиять в ореоле славы и признания, подобно богине… всё шло, казалось, так, как она и хотела, за исключением одной детали, о которой Лара даже не задумывалась: в глубине души она надеялась, что Яр придёт на выставку. Что бы там ни было между ними, но он всегда любил её картины, а Злата разослала приглашения всем участникам своих семинаров. Сама себе не признаваясь в этом, Лара очень хотела, чтобы Яр увидел её такой необыкновенно красивой, здоровой, успешной; он должен был узнать, что она может быть счастлива — без него.

Теперь, когда она не находила его в толпе восторженных зрителей, проснувшаяся внутри тонкая капелька разочарования начала разрастаться в море боли, обиды, непонимания, злости, а в конце концов — в чёрную бездну безысходной тоски, долго сдерживаемым, но вдруг прорвавшимся потоком хлынувшей из самых тайных уголков её подсознания и затопившей идеальную картину прекрасной жизни, которую она с таким трудом мазок за мазком выписывала на чистом полотне разрушенных надежд.

Не отдавая себе отчёта, все эти дни упоения иллюзорным счастьем с Дэном она представляла себе, что Яр наблюдает за ней из призрачного облака, созданного совместными грёзами и, делая каждое движение, каждый шаг, произнося каждое слово, она будто говорила ему:

«Вот, видишь, мне действительно хорошо. Ты сомневался, но я могу жить без тебя, и рядом со мной тот, кто заботится обо мне, так, как ты никогда бы не смог. Я счастлива с ним, и он любит меня по-настоящему, я нужна ему не для мимолётных встреч, а для того, чтобы пройти вместе этот жизненный путь, поддерживать друг друга, ценить, беречь…»

Умирающей птицей бились в голове отчаянные мысли: «Как бы я хотела, чтобы это был ты!» Она добивала их холодными ударами рассудочных убеждений. Да, у неё не было родственников, мешающих быть собой, но трезвый разум внезапно занял их место. Где-то на окраине нарастающего безумия насмешливо скалился недописанный демон со спрятанной в дальний угол картины.

Удалившись от вездесущих глаз, в тёмном закутке галереи, Лара поймала за руку Злату и, стараясь быть, как и с другими, наигранно спокойной, спросила:

— А где Яр?

Однако подругу нельзя было обмануть. Злата тотчас же увидела во взгляде черноволосой богини такую беспросветную глубину отчаяния, что в порыве сострадания обняла её, нежно поглаживая по спине, не скрывая, однако, удивления.

— Милая, — сказала Злата, — разве ты не знала? Он уехал в горы неделю назад.

— Нет, мы с ним не общаемся, — Лара потупила взгляд, — с тех пор, как…

Она взглянула на подругу затравленным зверем, попавшимся в собственную ловушку, в глазах её стояли слёзы.

— Можно будет поговорить с тобой… как-нибудь на днях?

— Конечно! — Злата сжала её руки, непривычно тёплые. — Ты очень хорошо выглядишь, кстати весь вечер хотела сказать.

Злата посмотрела на неё вновь, и ей вдруг стало страшно. Она увидела не прежнюю милую Лару — нежную, смущённую, сомневающуюся, влюблённую девушку, — а странное тёмное и жестокое существо, полное страха и отчаяния, готовое на всё. Даже цвет её глаз будто поменялся. Лара смотрела с лёгким прищуром, обезумевшая, но одновременно холодная и уверенная в себе. Весь спектр состояний, сверкнувших в одно мгновение во взгляде подруги, невозможно было описать, но Злата вдруг непроизвольно задрожала, вспомнив что-то своё, неосознанное, полузабытое, она потупила взор, отпустила горячие руки Лары и отступила на пару шагов назад.

— Спасибо! — сказала Лара громко, но безжизненно и мрачно. — Чёрт, как больно.

Она вдруг положила обе руки на сердце и стояла так, обескураженная и испуганная. В глазах её метались странные тени: если бы Злата осмелилась поднять взгляд, то увидела бы, как на несколько мгновений Лара вдруг стала прежней собой: убитой отчаянием, слабой и побеждённой девочкой, готовой упасть на колени и разрыдаться, забыв обо всём, но в следующий миг новый холодный блеск вдруг кратким прищуром вернулся назад, и прекрасная неземной красотой художница в кокетливо сдвинутой на бок шляпке благородного тёмно-синего оттенка глубоко и успокоенно вздохнула.

— Ларик, как ты? — рядом уже стоял, переминаясь с ноги на ногу, верный спутник, Дэн в белоснежном костюме с нелепо зачёсанными набок волосами, причёской, совсем не подходящей к его наивному простому лицу.

— Я хорошо, сейчас… — она посмотрела на него, будто выходя из забытья, схватила за руку и повлекла назад, в зал, полный людей, ожидавших её.

Лара продолжала улыбаться и играть роль, казалось, наслаждаясь своей славой, до тех пор, пока шумы праздника не затихли в прекрасной юной головке и тишина родного дома не освободила её от необходимости скрывать свои чувства.

Дэн, в расстёгнутой на груди белой рубашке, с растрёпанной ветром причёской, замер в дверях и с изумлением и болью смотрел, как его любимая рыдает на полу, свернувшись маленьким, полным одиночества клубком. Смятая шляпка валялась в углу, локоны растрепались и прилипли к намокшей щеке, чёрная тушь растеклась по лицу, которое она закрывала руками и, казалось, создавала вокруг себя сильное поле отчаяния безмерной глубины.

Дэнчик не понимал, что происходит с Ларой, но, обладая особой чувствительностью, видел, что сейчас ей вряд ли может что-то помочь. Он стоял, безвольно опустив руки, и испытывал боль не менее сильную, потому что его единственным желанием с тех пор, как она появилась в его жизни, было оберегать и защищать её от страдания. Но что он, бедный, добрый, наивный и чистый мальчик, мог сделать сейчас, наблюдая, как страдание почему-то оказалось сильнее?!

* * *

Соприкасаясь плечами, они восхищённо смотрели в тигель, и улыбки почти не сходили с их лиц. Уже который день там творились настоящие чудеса. Лев даже перестал уходить, и каждый из них спал не более двух часов в день, но несмотря на это, Камила почему-то не ощущала ни измождения, ни усталости. Напротив, казалось, сил с каждым днём прибавлялось, и иногда они позволяли себе даже заняться любовью, соединяясь подобно веществам, заключённым в сосуде, где давно уже во всю свою мощь играла алхимическая свадьба 13 13 «Знай, сын мой, что наше Делание есть философский брак, где должны участвовать начала мужское и женское». (Ф.Руйяк «Краткий курс Великого Делания») . После того, как на поверхности яйца появился белый кружок, а нагретая субстанция засветилась изнутри оранжевым цветом, во все стороны начали расходиться белые лучи, тонкие, как волоски. Соединяясь в центре, нити, дрожа и извиваясь, множились, постепенно окрашивая содержимое сосуда в белый, и на это можно было смотреть бесконечно.