Валерия Спасская - Время светлячков

Всё ещё ни одной слезинки… да что же это такое!

— Слушай, — со вздохом сказала Лена, — давай, ты сейчас не будешь ни о чём думать, просто ляжешь и поспишь, хорошо?

Маша посмотрела на неё непонимающе. Худое бледное лицо, обрамлённое растрепанными тонкими прядками светлых волос… Синеватые круги под глазами — от переживаний и недосыпа; Лене было настолько её жалко, что сердце сжималось, но что она могла поделать?

— Я не понимаю, как жить, — прошептала Маша, — думаешь, я засну?

— Ты поспишь, и тебе станет легче, — уговаривала её подруга, — со мной так всегда бывает. Тебе нужно выспаться как следует, а потом подумаешь. То есть, нет, лучше вообще не думать. Потом позвонишь мне, и мы прогуляемся, хорошо? Ты просто переволновалась, наверняка, всё наладится.

…Неизвестно откуда, но в последнее время Маша отлично чувствовала любую неискренность — как шестое чувство, поселившееся в ней вместе с этой новой частичкой жизни внутри. Она опять вспомнила Олю из больницы, эта странная девушка говорила ей, что видит ауру, и аура ребёнка обычно гораздо ярче, чем у матери, у детей много силы, и потому у беременных женщин часто открываются способности, которых или не было вовсе, или просто не хватало энергии… а в это время, когда ребёнок так близко и тесно связан с мамой, он делится с ней своей силой.

Правда это или нет, но сейчас Маша очень легко отличала ложь и фальшивые нотки, а учитывая те страшные предчувствия, которые мучили её, любая неискренность била жестоко по самому больному месту, и даже любимой подруге это было непростительно.

Однако она промолчала, понимая, что Лена хочет ей только добра, просто не чувствует многого в силу своей слабости…

Слабости… На самом деле Лена всегда была сильной и весёлой, а это Маше никогда не хватало энергии на то, чтобы выбраться из состояний серости и скуки, один только Яр дарил ей счастье и краски, которых так всегда не хватало в её жизни! А сейчас, когда перед ней раскрывалась бездна отчаяния, она просто ненавидела подругу за её постоянную лёгкость и позитив — она как будто всегда и всем была довольна, и на любую ситуацию у неё были готовые рецепты: грустно — иди в бар с подругами, плохо — ложись, поспи, и всё пройдёт. Как будто не бывает таких ситуаций, когда всё гораздо сложнее и нужны средства посильнее всех этих глупостей… Да, но какие? В любом случае, эта девушка с озабоченным выражением, нарисованным на её обычно улыбающемся лице, с глупыми глазами, в которых, казалось Маше, не было ни капли искреннего сочувствия, потому что Лена просто не была способна на такие сильные переживания, вдруг стала невыносимо её раздражать.

На одну долю секунды Маше показалось, что она готова хладнокровно протянуть свои бледные худые руки и сжать горло подруги, так лживо уверяющей её, что всё в порядке. Сжать сильно и безжалостно, так, чтобы Лена ничего не смогла больше сказать, чтобы ни одно фальшивое слово не просочилось сквозь эти лицемерно накрашенные красной губной помадой губы, которые улыбаются, чтобы её утешить, в то время как Маше нужна лишь правда о том, что происходит, и реальная помощь, чтобы спастись!

Обострённое внутреннее чутьё било тревогу, и Маша ТОЧНО ЗНАЛА: НИЧЕГО НЕ БЫЛО В ПОРЯДКЕ.

Её жизнь рушилась, как карточный домик, который построил муж — единственный человек, которого она любила, и где-то на другой стороне, за этим хрупким домиком счастья, она увидела три призрачные женские фигуры, которые танцевали у огня и сами были как дым, а возле этого странного и ужасного костра сидел Яр — задумчивый и прекрасный — любимый, единственный, но какой-то холодный, будто заворожённый. Одна из женщин была старая, другая — молодая, и третья — девочка. Вдруг средняя, проявившаяся ярче других — гибкая, красивая, с черными волнистыми волосами, вышла вперёд, танцуя. Вокруг её стройных ног, лаская, струился красный шёлк восточных юбок, расшитых звенящими колокольчиками, она зловеще улыбалась и приближалась к Маше, глядя как будто бы сквозь неё. Странное и страшное чувство проснулось в груди у Маши, оно затрепетало, полыхнуло огнём ужаса и узнавания, и в этот момент девушка криво улыбнулась, размахивая факелом, который она держала в руке.

Маша услышала музыку — странную, завораживающую, потустороннюю… Девушка приблизилась и посмотрела ей прямо в глаза. Маша содрогнулась, увидев в этом взгляде глубину, мудрость, муку и боль такой силы, какую она сама, пожалуй, не в силах была бы выдержать, доведись ей испытать подобное чувство. Да, именно, неописуемое чувство агонизирующей боли хлынуло на Машу неуправляемым мощным потоком, так, что её маленькое хрупкое сердечко, казалось, сейчас разорвётся на куски, и она отвернулась, чтобы не смотреть.

Но зловещий шёпот иссушенных огнём губ настиг её слух и забился в висках, подобно пульсирующей крови:

«Да, именно так, не смотри, — шептала девушка, обжигая жаром своего факела, — тебе и незачем на меня смотреть. Это он, он должен смотреть и вытерпеть всю боль, что причинил мне! Я не знаю, что у тебя с ним, но нас связывает давнее проклятье, и до тех пор, пока он не отдаст мне долг, ни его, ни моя душа здесь не успокоится! Знай же, несчастная, что я горела в огне из-за него и не желаю тебе ничего плохого, но если ты не отпустишь его, то сгоришь, как и я! Поверь мне, не ты, а я связана с ним вечными узами любви, так что пока не поздно, беги и спасай своего ребёнка, ибо я не остановлюсь!»

Маша билась в странном припадке, и Лена, схватив её за плечи, трясла, обезумев от страха.

— Очнись, очнись! — кричала подруга, слёзы текли по её щекам — такие желанные, долгожданные капли, почему же они не приходят к Маше?

И Лена, наконец, преобразилась: как ветром сдуло наносную весёлость, в глазах горел неподдельный страх, непритворное сочувствие и искреннее желание помочь…

Цепляясь за Лену, словно за жизнь, Маша протянула к ней свои руки, но всё было как в тумане, а её уже окружали люди с чужими лицами, от белого цвета их одежд веяло холодом и запахом лекарств. Она внезапно почувствовала лёгкость, как будто уже воспарила к небесам, чьи-то сильные грубые руки подняли её и положили на носилки, она пыталась умолять их оставить её дома, потому что нужно дождаться мужа («послушайте, это очень важно, если меня не будет дома, он забудет, что я существую, положите меня обратно, пожалуйста, я должна быть дома, когда он придёт»), но никто её не слушал, а мир вокруг колыхался и дрожал, в глазах пульсировало и темнело, и лицо лучшей подруги растворилось за взглядами чужих озабоченных глаз.

Ещё дальше, позади исчезающей реальности, горел огонь, поглощающий всю её жизнь, и из этого огня восставала танцующая фигура черноволосой богини с лицом, искажённым истерическим смехом и бездонными глазами, подобно омутам, наполненными абсолютным чёрным отчаянием, от тьмы которого Маша задрожала и, чтобы только не видеть этого взгляда больше, провалилась в болезненное беспокойное забытьё.