Валерия Спасская - Время светлячков

— Добрый день, Ярослав, — мягко сказала девушка, — как ваши дела?

— Каждый раз удивляюсь, — улыбнулся он ей, — как столь юное создание может так легко исцелять наши заблудшие души. Вы, наверное, ангел, Алина Григорьевна.

— Нет, я… — она немного смутилась и теперь пыталась вернуть себе прежнее невозмутимое состояние.

Она не так давно начала работать в больнице, и иногда у неё ещё случались небольшие приступы паники. Правда, ей всё лучше удавалось сохранять спокойствие в любых ситуациях, но с этим человеком всё было иначе. Она почему-то никак не могла воспринимать его как пациента, он ей не казался больным, напротив, всё, что он рассказывал, живо откликалось в её сердце, будто она вместе с ним проживала те странные события, участником которых он стал. На самом деле, Алина не верила в его психическое расстройство, а приятный тембр его голоса успокаивал её саму и иногда она, позабыв свою роль, начинала вдруг делиться с ним тем, чем больше ни с кем не могла поделиться.

— Думаю, мне просто жалко людей, — сказала она, — у меня в детстве были странные переживания и сны, невероятные, а ещё провалы в памяти, но потом я всё вспомнила и… может, лучше было не вспоминать… В общем, я именно поэтому и пошла в психиатрию… Хотела понять себя.

— Получилось? — спросил Яр.

— Простите, — спохватилась Алина, — я не должна была об этом говорить.

— Нет, пожалуйста, — мягко настаивал он, — мы уже так долго общаемся, и я вам рассказал столько ужасных вещей о себе. Вы меня просто спасаете, и мне действительно интересно.

— Да, поэтому я и хочу поделиться, — вздохнула Алина, — вы знаете, мне иногда кажется, что мы с вами уже встречались, вы мне как друг, я не знаю, почему, мне ваша история кажется очень близкой. И эта магия…

Она покосилась на дверь, словно боясь, что их может кто-то подслушать. Странное волнение нарастало внутри, и Алина начала вдруг дышать чаще и глубже, пытаясь справиться с этим.

— Да, в общем, — закончила она с наигранной уверенностью, пытаясь скрыть дрожь в голосе, — я очень желаю вашего выздоровления. Потому что… это каким-то образом помогает и мне. Я не шучу… каждый раз, когда у вас улучшения, у меня тоже становится как будто легче на душе.

Девушка поморгала, стараясь отогнать наваждение, обычно это помогало. Но, как в далёком детстве, когда она среди ночи общалась, сидя на полу, с привидением своей сестры, а потом летала к ней в гости во сне под мышкой у ведьмы, реальность вдруг начала трещать по швам, и она уже не понимала, кто она, где находится, и что вообще происходит. Столько лет обучения, столько сил было потрачено на то, чтобы привести в порядок эту хрупкую действительность и убедить себя в том, что детские воспоминания были лишь плодом её чрезмерно бурного воображения, и вот вдруг всё это лопнуло как мыльный пузырь в присутствии пациента с тяжёлым психическим расстройством, убившего свою любовницу и спустя много лет продолжающего вспоминать то время, словно это произошло лишь вчера.

— Если бы только, — прошептал Яр, закрывая рукой глаза, наполнившиеся слезами, — если бы только мне действительно становилось легче… как бы я хотел, чтобы это было так просто для твоего утешения, милая Алиночка, прости, можно, мы будем на «ты», а то это так сложно, ты же мне прямо как дочь, которой у меня нет и никогда уже не будет.

— Ну зачем так говорить, Ярослав, — неуверенно возразила Алина, — да, хорошо, давай на «ты».

Она уже не могла ничего контролировать. Реальность разбилась, и осколки летели в пропасть.

— Нет, ты же знаешь, — Яр помотал головой, — я живу ради того, чтобы искупить свою вину. Я любил этих женщин и не видел, что они были светом, дарующим мне жизнь. До сих пор не пойму, как я мог погубить обеих…

Сейчас в мягком свете солнца, проникающего сквозь светлую тюль занавески, он казался более юным и очень потерянным, несмотря на седину в тёмных волосах, бровях и почти совершенно белую бороду.

— Как бы мне хотелось вернуться в тот год и всё изменить, исправить! Если бы я только мог!

— Мы уже говорили об этом, — с мягким вздохом сказала Алина, пытаясь ухватить летящие осколки реальности, — что случилось, то случилось, но… это не было только вашей… твоей виной.

— Но как же, — Яр посмотрел на неё растерянно, — это я предал Машу. Я своими руками убил Лару. Кто другой может быть виноват!

Взгляд Алины вдруг стал серьёзным и даже каким-то неожиданно жёстким, и сама она в один момент словно стала старше и мудрее. Она быстро посмотрела на закрытую дверь, придвинула стул к креслу пациента, склонилась ближе к нему и тихо, но твёрдо сказала:

— Послушай, Яр, ты можешь думать, что угодно, но у меня ощущение, что я тебя знаю всю жизнь. Я ни с кем так больше не говорю, и это нарушение, но если я этого не скажу, то мне кажется, я зря пришла сюда работать. Есть кое-что за пределами нашего обычного восприятия, такое, что мы не можем объяснить с помощью разума… но сейчас, общаясь с тобой, я будто увидела луч света, озаривший мою жизнь, которая на самом деле полна отчаяния: я с детства ищу то, что когда-то потеряла, но я не помню, что… Скорее всего, потеря из другой жизни, и это мучительно. Ты рассказал мне про перерождения, и я верю в них. А сейчас я слышу почему-то твою Лару, которая говорит с тобой через меня, и она очень страдает. Она потеряна, ей страшно, но она не винит тебя, а наоборот, просит у тебя прощения.

Алина вдруг упала на колени, закрыв глаза руками, а когда подняла их, то Яр с изумлением увидел взгляд — но не юной доброй девушки доктора, а полный отчаяния и боли взгляд Его Лары… несчастной, оплаканной, погребённой, но не забытой, и вдруг — живой!

В который раз он вспомнил, как разжал руки и неожиданно прозрел, будто пелена пропала с его глаз, и он увидел, как падает на пол к его ногам безжизненное тело любовницы, а он даже не понимает, что произошло… Как во сне, перед его глазами пронеслись последние месяцы бессмысленной жизни… смерть Маши, отупляющие бесчувственные отношения с Ларой — что это было? Её тело притягивало его как магнит, но внутри у него будто царила выжженная пустыня, и день за днём, мучимый засухой, он заливал эту пустыню литрами алкоголя, и словно сквозь какую-то пелену до него доносился возмущённый голос любовницы — тоже несчастной, разбитой, растрёпанной, вовсе уже не привлекательной, но болезненно желанной. И в один такой момент, когда от летнего солнца и спирта голова его будто кипела, готовая расколоться изнутри, мучая его не проходящей болью, и каждое слово Лары болезненным эхом отдавалось внутри, он, раздираемый на куски отчаянным звериным желанием и ненавистью, сжал её в объятиях, словно в тисках, будто стремясь вобрать в себя и стать с ней единым целым…