Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу [litres]

Даже её саму, Бану, Веретено позвало в дополнительную группу вовсе не для того, чтобы она там стала лучше, как она осознала очень скоро, а чтобы она изображала профессиональную партнёршу для тех, кто был совсем плох. У Бану дома жил кот, старый, как египетские пирамиды. Усвоив твёрдо ещё в ранней молодости, что на свете нет существа слаще и умильнее, он учинял самые ужасные безобразия и помыкал домочадцами как хотел, зная, что никто не посмеет его наказать, взглянув на эту беленькую ангельскую мордочку. Веретено вело себя подобным же образом. Он заставил Бану всерьёз задуматься о значимости животной притягательности: ум, воспитание, эрудиция – всё это, конечно хорошо, но, как выяснилось, пасует перед банальным животным обаянием.

Когда Бану напоминала себе о том, что Веретено обычный манипулятор, чьи наивные уловки видны любому человеку, наделённому интеллектом, она почти ненавидела его, но стоило ему притвориться и проявить внимание, как она таяла и готова была согласиться с любой дикой глупостью, им произнесённой. Это было похоже на конвульсии человека, оказавшегося в зоне действия оборванного контактного провода: шаг, падение, вставание, снова падение – до самой смерти. Иногда Бану посещало отчётливое ощущение, что живой ей из этой любви не выбраться. Её преследовало предчувствие неотвратимой катастрофы, каждая машина словно горела желанием её задавить, все каменные кронштейны на старинных домах целились ей в голову, маньяки в тёмных углах точили ножи. А однажды вечером, когда Бану сидела за письменным столом, компьютер, который перестал работать полгода назад, вдруг включился сам по себе, и на мониторе зловеще засиял «синий экран смерти».

Мрачные мысли преследовали Байрама по пятам. Чтобы отвлечься от них, он даже начал посещать занятия в университете, что было оправданным шагом, потому что проблем в учёбе у него накопилось немало, а решать их было некому. Он и так потратил уйму денег, которых хватило бы на то, чтобы зарыть на будущее неплохой клад, на сдачу зимней сессии. Впрочем, преподаватели с их претензиями и нудными лекциями недолго занимали Байрама, а занимали его размышления о Бану, Афсане и подлости глупых девушек вообще и в частности. Имея кругозор настолько узкий, что он с лёгкостью мог пролезть в пчелиный хоботок, Байрам никак не мог поверить в чувства Бану к Учителю. Если бы он чаще ходил в институт, то услышал бы передаваемую шёпотом историю о пятидесятилетием профессоре, который по огромной любви женился на своей двадцатилетней студентке, которая была к тому же дочерью его ближайшего друга. Но интересы Байрама простирались не дальше новой модели смартфона, поэтому он ничего не знал ни о жизни вообще, ни о человеческой психологии в частности. «Надо её спросить. Подойти и спросить прямо – кто тебе нравится», – хорохорился Байрам, потому что в глубине души (в самой-самой большой глубине, куда никто не мог бы добраться) он был храбр, как самурай. Учитель, ну надо же. А он-то, Байрам, ревновал её к разным красавчикам. (Бану ужасно удивилась бы, если бы узнала, что туда, на сальсу, ходили какие-то «красавчики».) И больше всего он ревновал её к Джафару. Учитель, значит. Да она на него даже не смотрела! Когда он в конце урока радовал всех своим танцем, она вертела головой по сторонам и смотрела куда угодно, только не на Учителя. И потом, он женат! (Хотя Байрам никак не мог понять, на ком именно.) Порядочные девушки в женатых не влюбляются, Байрам это знал наверняка, впитал с молоком матери. «Я, наверное, чего-то не так понял, спрошу у Бану, она мне точно с радостью всё расскажет, мы же друзья. Правда, она не приняла мой запрос о дружбе в «Фейсбуке». Не заметила, наверное». Об опасности задавания такого вопроса Байрам не подумал. Вместо этого он позволил воспоминаниям об Афсане бродить в гулких пространствах своей черепной коробки до самого конца лекции. Слова Руслана всплыли в памяти. «А для чего он мне это вообще рассказал?» – недоумевал Байрам. Тут его осенило, и он почувствовал себя гением, хотя любому другому человеку такая мысль пришла бы в голову первой. Выпросив у соседа по парте огрызок бумаги и ручку, Байрам написал записку девушке, которая сидела впереди него и красила губы, не обращая внимания на преподавателя. Девушку звали Вафа. Она только и успела, что удивлённо принять записку, прочитать её и с интересом оглянуться на Байрама, как прозвенел звонок. Байрам тут же катапультировался.

– Вафа!

– Ай джан?

– Ответишь на мой вопрос?

– Знаешь, я не очень с ней дружила. По-моему, она ни с кем особо не дружила. У неё сестра была, кажется, да?

– Да, младшая. Она ничего не знает, наверное. Может, Афсана о ком-то говорила?

Вафа нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

– Ну да, говорила. Про учителя сальсы всё время. Нам говорила – пойдите на сальсу, там такой учитель клёвый, как там весело. Ещё, помню, я платье одела, такое, с оборкой, а она хотела узнать, где я его купила, сказала, что учителю такие платья очень нравятся. Я ещё тогда смеялась, он же мужчина, какое ему дело до платьев? А она сказала, что нет, он всегда обращает внимание на красивые вещи. Ой.

Байрам заметно переменился в лице.

– Наверное, в него, – осторожно начала Вафа. – Но это всегда так бывает. Все всегда влюбляются в учителей танцев. И в инструкторов по фитнесу. И в стриптизёров. – Она начала потихоньку отходить от него. – Они для того и созданы, чтобы со всеми подряд флиртовать, это их работа. А может, и не в него. Я не знаю, я его никогда не видела! – И она убежала.

Небеса разверзлись, и их вытошнило горькой, как желчь, правдой прямо на Байрама – так ему показалось. Ревность, не абстрактная, а воплощённая в большом сильном теле Учителя и оттого ещё более мучительная, пронзила его, как стрелы – святого Себастьяна. Почему же жизнь настолько несправедлива: одним достаётся всё, а другим – ничего?! Он, Байрам, бегал за Афсаной как привязанный, делал комплименты её сомнительной внешности, даже нарисовал её портрет (Мамед как верный друг заявил, что это портрет оборотня-верблюда на стадии трансформации в человека), а она, стерва такая, влюбилась в этого старого танцора. И Бану… Теперь у него не осталось сомнений. Не поздоровавшись с некстати шедшим навстречу ректором, Байрам помчался прочь из института, обгоняя холодный ветер. Был он тощий и лёгкий, поэтому бежал быстро, правда, так же быстро устал. Ленивая кровь разбежалась по венам, в кои-то веки омыла мозг, и тот транслировал в память Байрама когда-то где-то услышанную красивую фразу: «Надо искоренить зло». Кажется, теперь он понял, что это означает. У отца должен быть припрятан выкидной нож. Байрам так торопился, что ветер раздул его расстёгнутую куртку, приподнял, как воздушный шар, на несколько сантиметров от земли и понёс в сторону дороги, где движение в это время дня было особенно оживлённым. Завопив, Байрам уцепился за фонарный столб и почувствовал себя вымпелом.