Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу [litres]

– Что такое? – шепнула Бану Лейле, но, раньше, чем подруга успела ответить, Веретено вклинилось в разговор и громко протрубило:

– Наша Айша обручилась вчера!

– Жених – педофил? – тихонько удивилась Лейла.

– Она не очень-то похожа на ребёнка, – заметила Бану, пряча конфету на раме зеркала. – А жениху лет двадцать. Он выглядит как её сын.

– Разведутся через два года, – уверенно предсказала Лейла, уже успевшая съесть свою конфету.

– Ты совсем не веришь в любовь, да? А может, их судьбы связаны, и они будут беречь друг друга до самого последнего вздоха, и на их могилах вырастут кусты роз, которые переплетутся между собой, и…

– Перестань, с меня мясо уже посыпалось! – Лейла даже содрогнулась от неподдельного отвращения.

– И почему ты сожрала свою конфету? Не хочешь увидеть во сне своего суженого?

– Боюсь увидеть во сне своего педагога по анатомии. – Лейла мрачно смяла шуршащий синий фантик в кулаке. – Потому что он всех достал, мы только о нём и думаем. А ты что, надеешься увидеть свою Клостридию?

– Если он снится мне каждую ночь, то почему бы ему не присниться и сегодня?! – весело спросила Бану.

Тут к ним подошла виновница торжества собственной персоной. Айша протянула им два конверта, и обе девушки с ужасом догадались, что там – приглашения на свадьбу.

– Буду рада вас видеть, – с неподдельной радостью сказала невеста. – Приходите обязательно!

Бану и Лейла изобразили абсолютно одинаковые улыбки, сделавшие их лица похожими на древнегреческие театральные маски.

– Конечно, придём! – пообещала Бану, прежде чем Лейла успела пнуть её по ноге.

– Я на мели, – прошипела она, когда Айша отошла раздавать приглашения остальным.

– А у меня вообще нет никаких источников дохода, – радостно ответила Бану. – Но там будет Веретено. Я не могу упустить возможность лишний раз его увидеть.

– Когда-нибудь твоим именем назовут психическую болезнь, – пригрозила Лейла.

– Значит, история моей великой любви останется в веках!

Лейла презрительно хмыкнула: она до сих пор не могла понять, что же нашла её умная подруга в Учителе, и в глубине души верила, что всё это просто блажь, каприз избалованной девочки и самовнушение. А Бану, находившаяся сейчас на гребне волны своего постоянно меняющегося настроения, кокетничала со всеми подряд и громко смеялась. Веретено незаметно следило за ней – боковым зрением, в зеркалах, не упуская из виду на всякий случай и всех остальных своих учеников. Наконец он не выдержал и начал подкрадываться к Бану со спины, но, разумеется, в его голове и минуты не удержалась информация о том, что она всегда чувствует его приближение по запаху. Поэтому он не успел отдёрнуть руки, когда Бану, не оборачиваясь, поймала его за толстые запястья, с трудом обхватив их своими маленькими руками, и сильно сжала. Пытаясь скрыть своё замешательство, Веретено воскликнуло:

– Ну и хватка у тебя!

Хватка у Бану и правда оказалась сильная. Когда-то она посвятила немало времени накачиванию мышц, да и сейчас иногда находила в себе силы позаниматься на старом коврике. Этот коврик, иллюстрировавший сказку о Коньке-Горбунке, был одной из тех вещей, которые раньше можно было найти в каждом доме, уже изрядно изодранный кошкой, но всё ещё пригодный для занятий гимнастикой. Такие обезличенные предметы быта имеют свойство при случайном обнаружении в доме у кого-то чужого создавать ощущение сплочённости и единства, даже некоего духовного родства, они как будто говорят: мы все из одной страны, несмотря ни на что. Увидев свой коврик у кого-то в гостях, Бану была очень растрогана и даже испытала что-то вроде ревности.

Веретено оказалось в дурацком положении (которое, надо заметить, было ему к лицу больше любого другого). Он некоторое время ждал, что Бану его сама отпустит, но ей вздумалось пошалить, и она не отпускала его. Тогда он начал вырываться силой, что выглядело со стороны совершенно нелепо: как будто слон пытается вырваться из объятий маленькой обезьянки. Ученики начали посматривать на них. Веретено скривило физиономию и выкрутило руки так, что Бану не сумела удержать его.

– Надо было мне больше есть, – кисло сказала она. Веретено оглядело её своими пронзительными глазами, словно обмерив лазерной рулеткой, и сказало:

– Нет, больше есть не надо.

Хорошее настроение Бану продлилось недолго. Когда ученики разбились на пары, Веретено, повинуясь каким-то своим непостижимым капризам, пригрозило кулаком партнёру Бану и бесцеремонно отобрало её. Но не успела Бану обрадоваться этому, не успели даже её руки впитать в себя тепло его ладоней, как в голове Веретена что-то снова повернулось, и он довольно-таки грубо отпихнул её и пригласил Эсмеральду, которая засияла так, словно на суде за воровство ей дали условный срок. Бану с трудом собрала бесформенные осколки себя, склеила их фальшивой улыбкой, похожей на предсмертную судорогу мышц лица, и мужественно протанцевала до конца урока. Веретено больше не обращало на неё внимания.

Придя домой, Бану увидела, что конфета помялась и растаяла в сумке, хотя, конечно, это не имело никакого значения. Она откусила половину – конфета оказалась наполнена ненавистной фруктовой начинкой, – а оставшуюся часть завернула в фантик и положила под подушку.

Ей действительно приснилось Веретено. Бану бродила по самому большому концертному залу города, среди зрительских мест, некоторые были заняты, но кем – она не могла разглядеть. Вдруг к ней подбежал Лопе, ещё более растрёпанный, чем обычно, и Бану, засмотревшись на то, как прыгают его кудряшки, не сразу поняла, что он ей говорил.

– Что ты здесь делаешь?! Сейчас твой выход!

– Мой выход? – обмирая, переспросила Бану.

– Ну да, сейчас же концерт по случаю свадьбы Учителя!

– Он же женат! – в панике закричала Бану. – Неужели он не знает, что «мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться»?!

– Он женится на старой богатой вдове, – безжалостно ответил Лопе. – Иди танцуй.

– Ещё чего, не буду!

– Сладкая моя, ты что, забыла про наш уговор? – Веретено возникло за её спиной. – Ты танцуешь на моей свадьбе, а я к тебе буду приходить каждый день… – Он наклонился и поцеловал Бану в шею. Бану содрогнулась всем телом и побежала на сцену, по пути пытаясь переодеться. С ужасом поняв, что костюма для выступления у неё с собой нет и времени бежать за ним тоже нет, Бану выскочила на сцену в одном белье. Танца она не помнила и пыталась импровизировать, но её ноги дрожали и подкашивались, и она валилась на холодные доски после каждого прыжка. Вглядываясь в зрительный зал, Бану заметила, что Веретено с досадой поднимается со своего места в первом ряду и уходит куда-то за кулисы.