Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

Чижик мерил комнату шагами.

— Он спросил: «Не умер ли кто?»

— Ты про Матвея сказал?

Катя встала возле Антона. Так женщины на вечеринках становятся около своих мужчин, демонстрируя, что те заняты.

— Не сказал. Экзорцист предупредил: первая же смерть — и он не в теме.

— А Матвея, — Антон пощелкал пальцами, — убила Пиковая Дама?

— Нет, блин, — взъершился Чижик. — Инфаркт его убил в семнадцать лет.

Тон и физиономия парня не на шутку заинтриговали Антона. Подобным образом он с головой проваливался в очередной шутер и ехал, невыспавшийся, на работу. Компьютерные стрелялки стали отдушиной после развода.

— Давайте подытожим, — сказал Антон.

— Чижик считает: в смерти Матвея виноват ритуал. И твоя дочь тоже так считает.

— Предельно понятно.

— Экзорцист сказал, надо узнать, что ей от нас нужно.

Он потряс рацией.

— Ну, пацаны и девчонки, — улыбнулся Антон, — мое почтение. Вашу фантазию бы — да в мирное русло. Книжки писать, комиксы.

— Не верите, значит.

— Кать. — Антон повернулся. — Тебе восемнадцать, да?

— Да…

— И, по-твоему, в зеркале живет Бука?

Катя промолчала, а Чижик надулся:

— Она не Бука. И я ее на телефон снял. Могу показать.

— Зачем же? — хмыкнул Антон. — Я без спецэффектов посмотреть хочу.

Он отстранил Катю, воздухом поплевал на ладони.

— Как там? Пиковая Дама, вылезай.

Антон рывком содрал пленку. Чижик ойкнул. Прямоугольник отразил Катю и ее гостей. Были еще тени, крадущиеся вдоль стен, угнездившиеся в углах, черные тени с невидимыми, но внимательными очами.

— Так-так-так. — Антон вгляделся в амальгаму. — Вы здесь видите хоть одну Пиковую Даму?

Ребята не шелохнулись.

— А хоть одного дурака? Который… — Антон сфокусировался на сгустке темноты, стоящем за спинами ребят. Там, в глубине зеркала. — Который поверит в ваши басни?

— Зачем вы… — Голос Чижика дрожал. — Закройте.

— Я в твои годы, — нравоучительно изрек Антон, — девочек клеил. За гаражами курил и пиво пил по подъездам. А не дурью башку забивал.

— Антон Сергеевич, — Катя ожгла строгим взглядом. Подобрала пленку и набросила на макияжный столик, как саван на мертвеца, — дома у себя хозяйничать будете.

Чижик, белее мела, прислонился к спинке кресла. Будто человек, улепетывавший от тигра. Тигр, по его мнению, обитал в зеркале. Но ежели принять эту идею за чистую монету: не сумеет, что ли, страшная ведьма из зазеркалья продраться сквозь хлипкий полиэтилен?

— Ладно он. — Антон чувствовал, как вскипает раздражение. Тридцатишестилетний дядя с ушами, замотанными в подростковую лапшу. — С ним не возникает вопросов. Но ты, Катя. Восемнадцать плюс! Ваш товарищ умер. Без игр, взаправду. У парня порок сердца был, трагедия. А вы приплели какие-то небылицы. Экзорцистов-жуликов.

Он махнул рукой и вышел из гостиной.

Катя бросила в спину:

— Мы понять пытаемся.

Антон уже обувался.

— А я вот не знаю уже, — сказал он, — хочу я вас понимать или нет.

Под «вас» он подразумевал все ту же молодежь.

Тьма сгущалась над микрорайоном. Затапливала поля, подступала к зданиям. Будто осьминог выпустил чернила и они растекались по облакам. Муторные тени роились и ползли на брюхах к высоткам. Словно стаи черных гладкошерстных собак загоняли выдохшуюся добычу, окружали. Мрак замазал рекламный щит на въезде. Бултыхнулся в цементированные ямы. Радостно завозился на этажах пустынных сот.

Задребезжал рифленый забор. Из времянки высунулся смуглый строитель, стрельнул окурком в темноту и сразу юркнул обратно. Чуял, что лучше сидеть внутри. Сигарета просыпала искры, которые тут же слизали гончие сумерек. По оврагам, траншеям, крытым жестью тротуарам они устремились к созвездию беспечно горящих окон, к кучке жилых высоток.

Окна отражались в боковом стекле припаркованного «вольво». В лужах и стеклах отражалась луна.

«Ну хоть дождь прекратился», — думал кисло Антон, перепрыгивая через болотца. Тропинка, проложенная пару лет назад, пришла в негодность до полной готовности района. Плиты погрузились в жирную почву, в прорехах булькала грязь. Поразительно: деревянная рухлядь Марины существует веками, а недавно построенное — бетонное — превратилось в руины. Как так? Хулиганье повыбивало окна бесхозной коробки: то ли будущего магазина, то ли несостоявшегося детского садика. Каркас супермаркета отбрасывал сюрреалистичную тень, напоминающую какое-то бесформенное чудище с полотен Иеронима Босха. И ни души кругом.

Антон озирался на высотки. Он жалел себя, застрявшего в зыбучих песках будней. Транспорт взбунтовался — никуда не уедешь.

Круглосуточный ларек торчал витринами к голому полю и объездной трассе. Пенал с оранжевым светом внутри.

После странных посиделок душа требовала пива.

Антон постучал. За пачками сигарет мелькнула фигура продавщицы. Наверняка злая: кто шастает в такой вечер?

— Два светлых, любых. И орешки.

Желтоватая рука высунулась из оконца, забрала купюры, снова высунулась, уже с арахисом и брелоком. Пульнула в холодильник, отпирая засов. Антон вытащил две бутылки пшеничного, жестом поблагодарил и побрел назад к домам. Пиво сунул в куртку. Бутылки приятно оттягивали карманы.

Марина не ругала его за выпивку. Хуже: облучала холодным взглядом. Мол, бухаешь? Ну-ну. А я продала очередной уродливый стул и получила твою годичную зарплату.

Антон плюнул в лужу.

Прошел под бетонным колоссом без стеклопакетов и без определенной судьбы. Зыркнул на предателя-«вольво», магнитной таблеткой отворил железную дверь.

В подъезде властвовало гулкое эхо. Что-то чиркало между этажами. Будто там точили ножи или щелкали ножницами.

Чик. Чик. Чик.

Неспешно разъехались створки лифта. Антон ткнул в оплавленную кнопку с циферкой «пять». Пригладил волосы пятерней. В шахте взвизгивали лебедки. По зеркалу ползла зеленая муха, и Антон принял это за добрый знак. Скоро потеплеет. Полноценная, не календарная весна. Весной проще начинать все сызнова. Склеивать себя, как фрагменты раскоканной вазы. Пускай он не вернет товарный вид, но сможет наливать в восстановленный сосуд живую воду радости.

Вон даже восемнадцатилетние девахи до сих пор строят ему глазки.

Вспомнилась откровенно флиртующая Катя. Оброненная фразочка из арсенала соблазнительниц: «За меня уже не сажают».

Муха оттолкнулась лапками, замельтешила прозрачными крылышками и упорхнула вглубь зеркала. Антон пошарил взглядом, выискивая насекомое в кабине, но муха пропала. Свет лампы с трудом пробивался сквозь закопченный плафон.

— Марин? Ань?

В квартире, в которой он прожил четыре года — и где-то год из отпущенного срока был счастлив, — царила тишина. На кухне капал кран. Световая дорожка вытекала из спальни, делила надвое коридор. За ней лежал мрак, где старые вещи беззвучно проговаривали свои пыльные секреты: возможно, рассказывали о былом, о графьях и кухарках, о жгучей ненависти и всепобеждающей любви. В детстве родители возили Антона на дачу, и там стоял громоздкий бабушкин сервант. Касаясь облупившейся краски, Антон воображал людей, чьи судьбы были связаны с этим таинственным кладезем дохлых прусаков и щербатых чашек.