Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

В голове прозвучал мягкий вкрадчивый голос:

— Я воскрешу твоего мальчика.

Смирнов потянул себя за бороду. Антон смотрел пристально.

— Даже оживить сына. Он искушал меня. Соблазнял.

— Но ты не поддался.

— Я не поддался, — подтвердил Смирнов.

В памяти фигура человека-зайца растворилась сизым дымом. Комната опустела.

— Зло нельзя победить раз и навсегда, — сказал Смирнов. — Оно неусыпно ждет, когда мы совершим ошибку. Чтобы воспользоваться слабостью, сыграть на нашем горе. Оно становится шепотом. — Смирнов почесал висок. — Оно пытается убедить меня, что я не провел обряд лишь потому, что никто на свете не любит меня и мне некого было бы приносить в жертву бесам.

— Хочет, чтобы мы казались себе плохими, да?

— Плохими и грязными. Не забывайте, Антон. Вы — хороший, добрый парень. Верьте в свет, который в вас есть. Так вы сможете сосуществовать с червоточинами в реальности.

По лобовому стеклу скользнула тень. Облака сошлись над трассой, заслонили от солнца лысую рощу. Смирнов оглянулся, провожая взором черную корягу у отбойника.

Стрелка спидометра резко съехала влево. «Вольво» остановился. Антон повозился с ключами.

— Да что ж за напасть…

Смирнов рассматривал в окошко лес, тени за деревьями.

…А тени смотрели на забуксовавший автомобиль.

Свет померк, заслоненный то ли тучами, то ли легионом мигрирующих птиц. Вороны истошно каркали над микрорайоном, разевая клювы. В кабине подъемного крана пожилому рабочему срочно захотелось перекреститься: желание, не возникавшее много лет, с тех пор, как умерла его набожная мать. Крылатое воинство кружилось, образовывая громадную форму, которую при известной доле фантазии можно было принять за женскую фигуру. Вон ноги, вон руки — точно великанша, парящая в небе. Крановщик включил маяки на стреле и осенил себя крестом.

Ветер вспенивал мутные лужи. Оцинкованный забор дребезжал. Одна его секция выломалась и полетела, лязгая, в кювет.

Шестилетняя девочка, принимавшая ванну, опустила в воду резиновую куклу и держала ее под слоем пены, мурлыча мелодию, никогда прежде не слышанную.

Бродяга, спрятавшийся от холода в недрах стройки, ойкнул, схватился за сердце и выронил пузырек со спиртом. Стекляшка еще катилась по бетону, а бродяга был уже мертв. В его глазах отражались незастекленный оконный проем и клочок неба, вороны и облака.

Что-то огромное и черное двигалось к микрорайону.

Но лишь единицы это почувствовали.

Створки лифта разомкнулись, выпуская на этаж.

По пути к подъезду мама вспомнила, что холодильник пуст, и отлучилась за продуктами, попросив Катю посидеть с Аней десять минут.

Аня отперла дверь. Она соскучилась по квартире, знакомой и родной обстановке. И квартира будто обрадовалась ее возвращению: закапал кран, забурчал холодильник. Клён приветливо поскоблил ветвями по карнизу.

Даже филиал маминого музея — гостиная — не выглядела мрачно.

Девочки прошагали на кухню. Им многое предстояло. Не самое приятное, жизнь — отнюдь не фильм с хеппи-эндом. Например, похороны Чижика. Но думать об этом сейчас не было сил. Катин телефон басил мясистым хип-хопом. Дабы отпраздновать победу, Аня смахнула с чайника полотенце и водрузила посудину на плиту, попутно отразившись в нержавейке.

— Сколько лет твоей маме? — спросила Катя.

— Тридцать шесть. А что?

Катя накрутила на палец локон.

— Не понимаю я мужчин.

— Каких мужчин?

— Которые выбирают старух вместо молодых красивых девушек.

— Ты о чем? — недоумевала Аня.

— Мысли вслух.

Объяснений не последовало. Пожав плечами, Аня отворила ящик. Нож для резки овощей упал к ее ногам. Она нагнулась, положила нож возле мойки и достала чайные пакетики.

За окнами опять посерело.

— Вот ты, — сказала Катя. Она вынула из сумочки пудреницу и помаду — ту самую, которой Аня дважды рисовала дверь на зеркалах. Катя красила губы, глядя в зеркальце. — Представь, что ты — мужчина.

Аня отвела от пудреницы обеспокоенный взгляд.

— Допустим, представила…

— Ты бы кого выбрала: меня или какую-то чопорную помешанную на своем бизнесе тетку?

— Тебя… — Аня сказала первое попавшееся: ее больше волновала пудреница в руках подруги.

— Что? — выгнула бровь Катя.

Состроила угрожающую гримасу и повернула зеркальце к Ане.

Та рефлекторно отпрянула.

— Да не бзди ты.

Чайник запыхтел. Ветки скребли жесть.

— Я не бжу. Не бздю.

— Сказано же: ушла она.

Аня разлила кипяток по чашкам, опять спихнула на пол нож. Отнесла чай подруге. Катя закрыла пудреницу и выключила музыку.

— Как считаешь, — спросила, хитро щурясь, — могла бы я стать твоей мачехой?

— Мачехой? — Аня рассмеялась. — Что за бред?

— Да так… шутка.

Аня поискала глазами нож. Деревянная рукоять торчала из-под холодильника. Она встала на колени. Белоснежная дверца отразила Анино лицо. Она всмотрелась в пластик.

— Эй, ты чего? — спросила сзади Катя.

— Ничего.

— Я же прикололась про мачеху.

Аня наклонила голову к плечу, следя за тем, как повторяет ее позы зеркальный дублер.

— Малая, ты там уже минуту стоишь. Не пугай меня.

Аня подобрала нож и стиснула в кулаке. Кто-то посторонний подумал внутри ее головы:

«Я даже не начала тебя пугать, сука».

— Развалюха долбаная. — Антон открыл дверь, впуская в салон запах сырой земли и палой листвы.

— Ничего, — сказал Смирнов. — Я не тороплюсь.

Антон гадал, заявил ли хозяин об угоне автомобиля. С уходом демонов не сгинули, увы, житейские проблемы. Напротив, их стало гораздо больше. Увещевать разъяренного Глебыча. Спасать мастерскую. А Марина? Столько всего надо отремонтировать — и речь не про машины. У него появился шанс заново склеить отношения. Научиться быть счастливым — сложнейшая из наук.

«И побриться», — прибавил он мысленно к перечню срочных дел. Потер щетину, вылезая из «вольво».

Моторный отсек окутало облако пара.

— Закипела, дрянь. — Антон огляделся.

Странная тяжесть навалилась на плечи, испарина выступила под одеждой. Он узнал это место. Переплетение ветвей, влажно поблескивающие стволы осин, мусор в траншее и болтающийся на полосатом ограждении моток проволоки. Здесь он припарковался вчера, разговаривая по телефону с Мариной. И здесь видел Пиковую Даму — в буреломе за отбойником.

«Не дури, — воззвал он к здравому смыслу. — Эти дебри одинаковые везде, ты ошибся».

Но торчащие так и эдак сучья, ощетинившийся кустарник, узкие дупла говорили об ином. Вон там стояла ведьма, а из магнитолы играла ее колыбельная.

Антон прислушался, но уловил лишь шорох хвороста и карканье ворон.

— Все в порядке? — спросил Смирнов, опуская стекло.