Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

Он вошел в туалет, снова поразился высоте потолков. Ряды умывальников как кормушки для скота из документальных фильмов про деревню. Пластиковые кабины, мерцающие трубки. Свет не доставал до дальней стены — и Артем замер, пригвожденный ледяной мыслью.

Там сидит паук.

Гигантский, величиной с ротвейлера, крестовик сплел паутину из тьмы. Вон его кокон, вон он сам в углу, с толстым брюхом и многочисленными лапками. И выпитые, высохшие, опустошенные детские трупики, оболочки в костюмчиках, висят на стенах. Их веки подняты, но за веками нет глазных яблок, нет черепов под сплюснутой кожей. Все выедено.

Артем нервно сглотнул.

Он адаптировался в полумраке постепенно и различал кафельную плитку, грибок и паутину в углу. Но не было ни громадного мутанта-крестовика, ни его несчастных изуродованных жертв.

«Нет никого в шкафу, — говорила мама, когда он просил исследовать гардероб. — И Буки не существует».

Артем повернулся к умывальникам.

Изображение в амальгаме было размыто, словно он смотрел в мутную воду. Зеркала не отражали ничего, кроме одинокой фигуры во мгле, и это была не фигура Артема.

— Мама? — прошептал мальчик.

Женщина в зеркале протянула к сыну руки. Ее силуэт двоился, терялся в белом дыму. Пальцы обуглились, а ногти завились как стружка.

— Мамочка… — Артем шагнул навстречу.

— Ты там не уснул? — Учительница настойчиво постучала в дверь.

Зеркало отражало Артема, кабинки и кафель.

Сквозняк развеял дымку и хрупкую тень матери. Артем моргнул — по щеке скатилась слезинка. Зеленая муха проползла по зеркалу, по внутренней, «зазеркальной» стороне.

— Ты — Краснова, да?

Оля подтвердила и пожала упитанную руку соседки. Сорок вторая комната, второй этаж. Стандартное общежитие — если бы не толщина стен, не тряпичные обои, не лепнина, не вид из окон, не, не, не. Завхоз выдала постельные принадлежности. Оля запихнула в тумбу вещи, чемодан сунула под кровать, рассортировала одежду. Игорь Сергеевич клялся, что в интернате не воруют. Кроме четырех коек, ящиков, стульев и вешалок, в сорок второй были общий стол и общий трельяж. Две кровати пока пустовали, третью занимала…

— Я Соня. Соня Карбышева.

— Очень приятно.

Оля старалась вести себя сдержанно. Она не доверяла ни Соне, ни кому бы то ни было еще. Она была черепахой без панциря. Погорельцем в лагере для беженцев.

— Есть чего загрызть? — спросила Соня с надеждой. Вязаный свитер облегал складки живота.

— Яблоко.

— Фе. — Соня поморщилась. — Патрушева просила устроить для тебя экскурсию. До обеда как раз полчаса.

— Давно ты здесь? — спросила Оля в коридоре.

— С самого начала. Месяц.

— И как?

Соня пожала круглыми плечами.

— Прикольно, — сказала она, поколебавшись. На широком подоконнике погодки зубрили учебник. Малец уткнулся в смартфон. Из комнаты в комнату перебегали девочки в банных халатах.

— Это — западное крыло. Здесь бабье царство. А по ту сторону лестницы — парни живут. Между нами комнаты тех учителей, кто ночует в школе. Ты же с братиком вроде заехала?

— Со сводным, — уточнила Оля.

Она решила, что о брате позаботятся учителя. Элеонора Павловна, или как ее зовут, куда опытнее семнадцатилетней девушки. Хватило этих недель в больнице. И Артем должен привыкнуть, усвоить, что нет ни мамы, ни заменяющей маму тетеньки.

Се ля ви.

— Значит, брата поселили внизу, — говорила Соня, тяжело поднимаясь по лестнице. Панно между вторым и третьим этажами было сколото — над панелями зияло черное пятно. — Внизу живут малыши, в восточном крыле. И учатся, и играют тоже. Северное крыло закрыто.

— Много тут учеников?

— Человек сто. Цены кусаются, сама знаешь.

«Щедрый папочка», — скривилась Оля.

Соня загибала толстенькие сардельки пальцев.

— Еще внизу актовый зал и реа… рекреационная зона. Там мы делаем уроки, отдыхаем. Библиотека… — Соня гримасой продемонстрировала свое отношение к чтению. — Для зануд. А это… — Она подобострастно принюхалась к аромату жарящегося мяса. — Столовая!

Оля изучала третий этаж, мало отличающийся от второго. Такие же длинные сумрачные коридоры, узкие окна, витиеватые узоры порченного влагой потолка. Только запах еды указывал на присутствие здесь живых людей, зато бесплотные тени толпились по обе стороны от девушек.

— На обед, — сказала Соня, — седло барашка, голубиный паштет и щучьи трюфеля.

— Реально?

— Нет, это я размечталась. Гречневая каша, котлеты и свекольный салат. Булочки, но не всем положено.

— Почему не всем?

— Кое-чьи родители договорились с руководством, чтобы их дочерей морили голодом. Знаешь, кто моя мама?

— Кто?

— Фитнес-тренер. — Соня рассмеялась и похлопала себя по бокам. — Сапожник без сапог. Я раньше была худее тебя. Кожа да кости. Но мама свалила в Москву работать, а меня бабуля пирогами потчевала и варениками. И хлеб обязательно. Кто ж вареники без хлеба ест?

Оля улыбнулась — впервые за много дней.

— Мама опомнилась, да поздно было. Так-с. — Соня показала вглубь коридора. — Учебный корпус. Это уже другое здание, тут переход. Спортзал в отдельном строении, в бывших конюшнях. Уроки начинаются с восьми. Подъем в шесть тридцать, отбой ровно в десять.

— Кто здесь жил? — Оля разглядывала медные набалдашники дверных ручек, нефункционирующие газовые рожки, изумлялась масштабам.

— Графы. Или герцоги. Я первые дни спать боялась. Мало ли бродит по дому призрак какого-нибудь дворянина. Съесть меня замыслил.

Позади заскрипели половицы.

— Дворянин? Где дворянин? Я бы захомутала.

У появившейся в коридоре особы были красные, торчком, волосы и густо накрашенное смазливое личико. Ушки с десятком колечек, серьги в брови и в ноздре. Гордое «Варвар» через всю грудь.

— Я про мертвых дворян, — пояснила Соня. Мисс Варвар подставила ладонь для хлопка, но Соня, не сориентировавшись, неловко пожала ей руку.

— Подойдут и мертвые. Чего харчами перебирать, правильно?

— Это Алиса Талалаева. Алиса — Оля Краснова. Оля с нами теперь живет.

— Не храпишь? — прищурилась Алиса.

— Нет. — Оля подумала, что можно, оказывается, выглядеть стильно и вульгарно одновременно. Мама никогда бы не позволила ей проколоть нос…

В который раз она забыла на мгновение: мамы больше нет… в который раз это секундное забывание причинило острую боль.

— Сонька уже рассказала про детей?

— Каких именно?

— Которые тут пропадают.

Девушки синхронно посмотрели в коридор. Горели три первые лампы, дальше проход кутался в непроницаемый мрак, и было сложно поверить, что за теми дверями — парты, доски, учебные принадлежности, а не рыцарские латы, орудия пыток, гробы вампиров…

— Три девочки, — понизила голос Алиса, — пропали за месяц. Ночью встали в туалет и как сквозь землю провалились. Патрушева забирает их вещи из тумбочек и закапывает в парке. Чтобы никто не узнал.