Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

Из болтающихся наушников скрежетал норвежский металл. Алисе нравилось раздражать маму отголосками грохочущей музыки. А чего мамаша хотела? Сплавить дочурку в детдом и даже не помучиться в дороге?

— Привет. — Алиса продефилировала к бомжу, бородатому и взлохмаченному, в нахлобученной кепке с логотипом девичьей поп-группы Space Girls. — Можно присесть?

Бомж настороженно потеснился.

— Мокро, — пожаловалась Алиса и села прямо на колени остолбеневшему бродяге.

Мороженое таяло, стекая по запястью мужчины. Пахло от бомжа прескверно.

«Неужели так трудно ухаживать за собой? — не понимала Алиса. — Можно же помыться из шланга, да хоть из лужи, чтоб не вонять».

Она поморщила носик, но с колен не встала.

— Как тебя зовут?

— Г-Гриша… — Бомж был смущен и растерян.

Алиса обожала вносить сумятицу в скучное бытие.

— Клевая бейсболка, Гриш.

Она вытащила из кармана пачку, сунула в рот тонкую ментоловую сигарету, прикурила.

— Видел женщину, которая меня сюда привезла?

— Угу.

— Трахнул бы ее? — В синих глазах плясали веселые чертики.

За свою долгую жизнь бездомный видел немало наглых, дурно воспитанных детей, но эта получила бы пальму первенства. Он молчал, покраснев.

— Она везет меня в лес, — сказала Алиса, глубоко затягиваясь. — Там есть дом в чаще. Я думаю, это какая-то тоталитарная секта. Они заставляют нас учить алгебру. Алгебру, Гриш! И все такие строгие, напыщенные, фу… не удивлюсь, если они приносят жертвы своему Пифагору. — Она выпустила колечко дыма. Бомж кашлянул. — Или занимаются групповым сексом. У тебя был групповой секс?

— Э-э-э…

— У меня тоже не было. Я ужасная собственница. Нет, Игорь Сергеевич, конечно, няшка, — вслух рассуждала Алиса. — У меня стоит на него.

Бездомный закашлялся сильнее. Он не видел своих детей много лет, и никогда не видел внуков, но надеялся, что они выросли совсем другими людьми.

— Идет, — встрепенулась Алиса и ткнула сигарету в рот бомжу.

Мама ошалело взирала с порога магазина. Чуть не выронила бутылку пепси-колы.

— Хай! — ощерилась Алиса. — Хау ар ю? Как тебе мой новый бойфренд? Получше прежних?

— Прекрати… — процедила мама. — Прекрати этот цирк. Немедленно в машину!

— Прости, малыш. — Алиса соскочила на асфальт и послала бомжу воздушный поцелуй. — Найди себе работу, и, может, однажды мы встретимся снова.

Малолитражка покатила на север, прочь от города. Бомж посмотрел на фильтр сигареты, багровый от помады, и подумал, что этой девочке не помешает хорошая взбучка.

— От тебя воняет, — отчеканила мама.

— Так пахнет пролетариат.

— Так пахнут сигареты.

— В тебе клокочет классовая ненависть. — Алиса закинула ноги на бардачок.

— Убери.

— А то что? Отдашь меня в интернат?

— Я тебе добра желаю.

— А себе — спокойствия, да?

Над пиками сосен ползли вереницей свинцовые тучи.

Мама заговорила по телефону:

— We were expecting these documents by Friday but our sales department… [1] Мы ожидали эти документы к пятнице, но наш отдел продаж… ( Англ. )

Ей бы в лесную школу устроиться. Такая же чинная и надутая, как педагоги пансиона.

— Ты понравилась тому бомжу. Он сказал, ты секси.

— Could we make an appointment next week? I’m really sorry… [2] Можем ли мы назначить встречу на следующей неделе? Мне правда жаль… ( Англ. )

— Риал сорри, брозер…

— Ты не видишь, я занята? — цыкнула мама, зажимая ладонью динамик. — Алло, алло? — Она раздраженно убрала сотовый. — Связь пропала.

— Мы в жопе мира. Если меня попытаются изнасиловать, я не смогу вызвать полицию.

— Тебя не будут пытаться насиловать, — парировала мама, — если ты будешь себя нормально вести. Тебе все шуточки шутить, а тот попрошайка мог тебя…

— Что? — выгнула бровь Алиса.

— Ничего.

— Трахнуть?

— Господи. — Мама впилась пальцами в руль. Автомобиль свернул на щебневую дорожку.

— Никто меня не трахнет, — сказала Алиса. В ее руке блеснула перламутровая рукоять. Щелчок — и лезвие расправилось. Вдоль заточенной кромки имелась гравировка. Алиса прочла ласковым голосом: — «Che la mia ferita sia mortale».

— И что это означает?

— «Пусть все твои раны будут смертельными». Корсиканский нож для вендетты.

— Зачем семнадцатилетней девочке нож?

— Затем, что ты отдала свою единственную дочурку в секту. И мне кажется, Валентина Петровна активно практикует каннибализм.

Из окна Артем видел фонтан с зеленой статуей, парковку и турники. Рабочие рассасывались, покидали территорию. Смена заканчивалась. В дом втекали косматые и безобразные тени. Войдя в свою новую комнату, он был уверен, что на кроватях сидят соседи, еще удивился, чего они кукуют в темноте. Но учительница клацнула выключателем. Комната была пуста.

Она сказала, что детей вот-вот привезут. Показала компьютерный класс и кабинет, в котором Артему предстояло заниматься. Парты и стулья — все только купленное. Цветные картинки на стенах и много игрушек. Но сами стены… и странной формы окна… и скрипучие полы…

Артем почему-то вспомнил крематорий, старика в клетчатой рубахе. Ему часто снился этот старик: он нанизывал мальчика на крюк и волок к печам, а рядом кошки безмятежно вылизывали шерсть…

Убранство школы походило на матрешку. Матрешка поменьше — симпатичная, чистая, пластиковая. Матрешка побольше — оскаленная, почерневшая, из дерева и рыхлого кирпича. Панели изъязвлены червоточинами, лепнина коричневая от грибка, и паутина, паутина везде.

И даже нестрашные в общем-то холсты наводили тоску. Арлекин будто облизывался: за напомаженными губами таился частокол желтых клыков. Рыбы косили из невода черные глазища и разевали плотоядные пасти. Гончие псы из охотничьей сценки смахивали на громадных крыс, участники карнавала — на взбесившихся гостей в крематории.

Сквозняки обхаживали щиколотки.

Артем утешал себя видом иностранных автомобилей на парковке, детей, которых мамы вели к зданию. Но приходили иные мысли.

Оля его не любит. В мае Оля закончит школу, уедет, и никогда не навестит сводного брата. Открытку не пришлет. Он останется в этом огромном доме — по сути, в нескольких сплетенных лабиринтами домах — на девять лет. Считай, навсегда.

К одиннадцатому классу он будет седым, горбатым и беззубым.

— Что случилось, милый? — озаботилась пухлая учительница. Артем так и не запомнил ее имени. Слишком много информации, слишком громко скрипят половицы под подошвами. — Ты хочешь пи-пи?

— Да, — еле слышно ответил Артем.

— Вон дверь. Я подожду.

Артем неуверенно двинулся по коридору.

— Не зевай, — поторопила учительница. Улыбка ее была ненастоящей — так мама иногда улыбалась папе. — В два у нас обед.

Артем лучше бы забаррикадировался в одной из комнат, чем смотрел сейчас на еду. Желудок был полон сытной влажной тоской.