Максим Кабир - Пиковая Дама [сборник]

— Здесь водятся пауки? — робко спросил Артем.

Пауков он боялся больше всего.

— Разве что крошечные, — сказал Игорь Сергеевич.

Оля подумывала спросить про крыс, но решила лишний раз не тревожить брата. Это в былые времена она подкидывала ему в спальню безобидных паучков, нашептывала про крыс-людоедов, пока мама стряпала, про Буку. И наслаждалась эффектом.

Особняк был огромен. Три этажа, бесчисленное количество комнат. За внешней дряхлостью таилась мощь, необъяснимая, но ощутимая физически сила. Он казался берлогой хищного зверя.

И Оля не удивилась бы, обнаружив по соседству маленькое кладбище: семейные склепы и каменные кресты. Но вместо погоста она увидела асфальтированную площадку для игры в баскетбол. Мужчина в комбинезоне охаживал сварочным аппаратом железную опору. Брызгали искры, вокруг площадки устанавливали сетку-рабицу.

Еще несколько рабочих складировали на широкой террасе хлам. Возле фонтана стояли две женщины, одетые в строгие брючные костюмы. От их чопорных фигур, от сложных причесок и поз за версту несло запахом мела, пыльных книг и нудных уроков.

— Сколько лет этому дому? — спросила Оля, робея в тени могучего особняка.

— Почти сто пятьдесят, — горделиво ответил Игорь Сергеевич. — И вы не ошиблись насчет Хогвартса. Это действительно магическое, нетривиальное место.

— Что такое «нетривиальное»? — тихо спросил Артем.

— Полуразрушенное, — расшифровала Оля.

— Предстоит немало хлопот, — сказал Игорь Сергеевич, вылезая из машины и открывая пассажирские дверцы. Оля не приняла поданной руки. Ступила на жухлую траву, покрутилась. За особняком начинался одичавший парк. Ясени успели перекраситься в багрянец. На парковке приютилось с десяток автомобилей. У коричневого «ниссана» русоволосый мальчик препирался с коренастым мужиком.

Тучи нахохлились над дымоходами. Поблескивали оконные стекла.

Оля вспомнила замечательный готический роман Генри Джеймса «Поворот винта». Парк и интернат словно сошли с его страниц. И призрак зловещего мистера Квинта маячит на террасе… оглянись!

Оля оглянулась, но увидела у входа не фантом из готической литературы, а охранника в униформе и нескольких современно одетых ребят — своих ровесников. Они с любопытством смотрели на новоприбывших.

— Ну как вам? — спросил Игорь Сергеевич, доставая из багажника чемоданы.

Дом загипнотизировал Артема. Он совсем-совсем не походил на нормальную школу. Он… будоражил детское сознание. И Артем очень сомневался, что в этих толстых стенах водятся маленькие пауки .

Надколотая чаша фонтана позеленела от лишайника. Голова статуи, мраморной девушки, присевшей у воды, была зеленой, в губчатых комках. Ржавый кран капнул, разогнав по болотцу круги. Статуя опустила изящные пальцы в застоявшуюся мутную воду. Смотрела она прямо на Артема. Ему не понравился пристальный взгляд.

— Доехали? Без происшествий?

Женщина лет пятидесяти, с солдатской выправкой и тонкими надменными губами, направилась к «мазде». Очки без оправы сверкали стеклами, ловя солнечные блики.

— Без происшествий, — рапортовал Игорь Сергеевич. — Знакомьтесь, это наш директор. Валентина Петровна Патрушева, заслуженный педагог.

— Красновы, значит. — Валентина Петровна пощелкала языком. — Что же…

Перебивая, у баскетбольной площадки русоволосый мальчик воскликнул в сердцах:

— Да пошел ты! Да пошли вы все!

— А ну, стой! — Его собеседник вцепился мальчику в куртку.

Ученики, оккупировавшие террасу, переключили внимание на парковку.

Валентина Петровна неодобрительно похмыкала.

— Так, — рассеянно произнесла она. — О чем я? Малыш…

Она склонилась к Артему:

— Ты, наверное, горишь желанием скорее познакомиться с одноклассниками?

Артем повел плечами. Он думал о том, что придется ночевать в этом доме. Жить здесь какое-то время, пока папа не разрешит переехать к нему. Спать рядом с пауками .

— Элеонора Павловна, — позвала директор.

Пухлая, похожая на булку женщина подплыла, приторно улыбаясь.

— Элеонора Павловна — учитель младших классов. Она покажет тебе твой кабинет.

Артем посмотрел на сестру полными мольбы глазами. Сердце Оли сжалось. Между ними не было теплых родственных чувств, отношения ограничивались перепалками и перманентной войной. Она не хотела младшего брата, дулась — эгоистка, когда родители сообщили о беременности. Взрослеющий Артем воспринимал сестру как чужого, вечно сердитого человека. А теперь, осиротев, брат мог положиться лишь на Олю, и ответственность убивала ее.

Подмывало рассердиться: «Чего пялишься, я тебе не мама!»

Но это было бы жестоко даже для Оли.

— Иди, — разрешила она. — Я буду поблизости.

— Иди, малыш, — поддакнула директор.

Элеонора Павловна повела Артема по двору. Она виляла тяжелым гузном, а мальчик едва переставлял ноги.

На парковке русый парень топнул разгневанно. Даже сварщик отлип от металлической конструкции.

— Так, простите. — Валентина Петровна стрельнула глазами. — Я отлучусь, а вы устраивайтесь.

— Ну, — делано засуетился Игорь Сергеевич, — добро пожаловать на борт и приятного плаванья!

Нимфа, или наяда, или кем там была мраморная девица, смотрела зелеными от мха глазницами, как они идут к террасе.

Вороны закаркали, оседлав конек.

Глеб Юрков по-своему любил сына, но любовь эта была скупой на эмоции и чаще проявлялась в откупе. Ему легче было вынуть из кошелька зеленую бумажку, чем приобнять Кирилла. Задумавшись, Юрков осознал — и не особо удивился осознанию: он бы не расстроился, если бы вообще не увидел больше сына. При условии, что ему бы докладывали периодически, что с парнем все в порядке. В конце концов сам Глеб Юрков покинул опостылевший отчий дом в семнадцать и впредь не навещал родителей. Не приехал даже на похороны матери, зато заказал через знакомых роскошную могильную плиту. Отца навестил в хосписе один раз, зато дал столько денег, сколько старый дурак не заработал бы за пять лет в шахте. Материальные вещи ценнее слюнявых поцелуйчиков и пустых слов. А курс доллара, как ни верти, стабильнее человеческих отношений.

Так что Глеб Юрков любил пацана, и мать Кирилла тоже любил. Сделал все необходимое, когда она попала в онкологию. Оплачивал операции, обещал выполнить все ее просьбы, касающиеся сына. Просьбы были глупыми и наивными, в духе Марины. К тому же, произнесенные на смертном ложе, под воздействием препаратов… Он разорился бы давно, выполняя каждое дурацкое обещание.

Мужчина сказал — мужчина передумал.

И как вообще жить, если привязываться ко всему на свете?

«Бессердечный ублюдок», — подумал Кирилл, буравя отца гневным взглядом.