Дэвид Шоу - Черные крылья Ктулху [Истории из вселенной Лавкрафта]

На протяжении их брака он часто заявлял о своем желании съехать. Некогда отель «Палаш» знавал лучшие времена — семиэтажный комплекс в стиле ар-деко, гордо возвышавшийся на лесистом склоне холма с видом на пристань и деловую часть города. Никто понятия не имел, кому пришло в голову назвать гостиницу столь воинственным именем. Ее построили в тысяча девятьсот восемнадцатом вместе с четырехзвездочным рестораном, роскошным клубом-казино и громадным танцевальным залом. Место для шикарной публики, призванное привлечь не только местных богатеев, но и голливудских звезд, знаменитых спортсменов и политиков. Сменив нескольких владельцев, в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом гостиница была куплена корпорацией со Среднего Запада и перестроена для сдачи внаем недорогих квартир. Однако даже сегодня, изрядно пострадав от переделок ради увеличения полезной площади, спустя полвека и немалое число косметических операций, старушка еще хранила следы былого лоска и монументальности.

Тем не менее Першинг и Конни всегда считали, что тесные комнатушки никогда не заменят собственного дома с двориком и забором. Конечно, это место плохо подходило для того, чтобы растить детей, но рецессия обанкротила геофизическую фирму, в которой трудился Першинг, и деньги иссякли.

Конни все же удалось вырваться — она уехала в Кливленд, где вышла замуж за банкира и теперь, по слухам, жила в трехэтажном особняке, этакая светская львица в белых перчатках, королева гламурных вечеринок в саду, которая мельком проглядывает колонки светской хроники в поисках собственного имени. Першинг был рад за нее и детей, да и сам испытывал некоторое облегчение. В былые времена в его крохотной квартирке с одной спальней было не протолкнуться.

Впрочем, он тоже не сидел на месте — из старой квартиры Першинг перебрался на шестой этаж, в номер сто девятнадцать, который прежний комендант (в те времена Андерсон Хек) с иронией окрестил президентским люксом. По его словам, до Першинга этот номер занимали только двое, ибо так называемый люкс был достаточно просторен, чтобы жильцы держались за него до самой смерти. Предыдущим жильцом был библиофил, до пенсии служивший в Смитсоновском институте. После себя он оставил множество книг и фотографий, но родственники не торопились вступить в права наследства. Грузовой лифт, как обычно, оказался неисправен, а пассажирский доверия не вызывал. Поэтому комендант предложил Першингу три месяца не платить за квартиру, если тот возьмет на себя труд упаковать и снести вниз ящики с книгами и прочими вещицами, которые остались от покойного.

Першинг трудился не зря. Три дня он в поте лица вычищал будущее жилище, а на то, чтобы перетаскать туда свои жалкие пожитки ему потребовалось три часа. Что было потом — совсем другая история.

В октябре Першингу исполнялось шестьдесят семь. Ванде Бланкеншип, его подружке на протяжении последних девяти месяцев, было за сорок. Сколько именно, она предпочитала не уточнять, а он так и не удосужился заглянуть в ее водительские права. Он полагал, что скорее под пятьдесят, хотя Ванда следила за собой, ходила с подружками на пилатес, отыгрывая у беспощадного времени несколько лет. В шутку он именовал ее охотницей за древностями и расхитительницей могил, когда Ванда шутливо толкала его в плечо или несильно ударяла в пах, что обычно случалось у всех на виду. Она была библиотекаршей — расхожая эротическая фантазия, иронически воплотившаяся в его жизни, его вторая или третья молодость; правда, теперь ему приходилось регулярно принимать маленькие голубые таблетки, чтобы хоть как-то соответствовать этому статусу.

Девять месяцев означали, что их отношения вышли из зоны неопределенности и опасно приблизились к точке невозврата. Его, словно краба в котелке с постепенно теплеющей водичкой, устраивало, что Ванда оставалась у него пару ночей в неделю. Он даже небрежно упоминал о ней в ежемесячных телефонных разговорах с Лизой-Анной и Джимми, хотя раньше предпочитал держать подобную информацию при себе. Гораздо сильнее настораживало, что она оставила свою зубную щетку в шкафчике, а шампунь на полке в ванной. Однажды, засидевшись в «Красной комнате», он не сумел найти запасного ключа и не сразу вспомнил, что несколько недель назад отдал его Ванде, поддавшись минутной слабости. «Опасность, Уилл Робинсон, опасность!» {93} 93 «Опасность, Уилл Робинсон, опасность!» — Реплика из телесериала «Затерянные в космосе» (1965–1968), где ее произносит робот, предостерегая юного Уилла, сына командира звездолета. В обиходе эта фраза используется (зачастую шутливо) во всевозможных неприятных ситуациях. Он спекся, чего уж там, особенно учитывая погоду.

— К тебе? Боже правый, ни за что на свете! — воскликнула Ванда во время последнего телефонного разговора. — Мой кондиционер в полном порядке, так что лучше приходи сам. — Затем усмехнулась в трубку: — Эх, доберусь я до тебя.

Першинг хотел было возразить, но слишком расплавился в шезлонге, чтобы спорить. К тому же он понимал, что в случае отказа Ванда примчится сюда на метле, чтобы вытолкать его взашей. Признав свое поражение, он повязал один из шикарных галстуков, которые выбирала Констанс, и пустился в путь — пешком, по удушающей послеполуденной жаре, предпочитая этот способ передвижения с тех самых пор, как в тысяча девятьсот восемьдесят втором продал свой «эль камино». Он полюбил долгие пешие прогулки еще во время экспедиций в глуши и немного гордился тем, что его легкий прогулочный шаг вызвал бы одышку у большинства людей вчетверо моложе его, задумавших с ним состязаться.

Першинг не любил бывать в ее маленьком коттедже в тихом пригороде. Он не имел ничего против самого дома, если бы там не было слишком чисто и опрятно и если бы всякий раз, когда наступало время садиться за стол, Ванда не расставляла на нем хрупкую фарфоровую посуду. Он жил в постоянном страхе уронить, разлить или опрокинуть что-то своими большими неуклюжими руками. Ванда только смеялась над ним, обычно говоря, что ее чашки и тарелки передавались из поколения в поколение, так что пора бы им разбиться, а поэтому совершенно незачем так зажиматься. Разумеется, подобные утешения только усиливали его паранойю.

Ванда приготовила на ужин курицу с дыней, а на десерт полагалось вино. Его желудок плохо переносил вино, а еще от вина у него болела голова, но, когда она открыла послеобеденное мерло, он улыбнулся и осушил бокал, как стойкий солдат. Повел себя по-джентльменски, к тому же не хотел давать ей повод задуматься о его слабости к напиткам покрепче. Муж Ванды спился, поэтому Першинг рассуждал, что всегда может использовать свой прогрессирующий алкоголизм как путь к отступлению. Если зайдет слишком далеко, можно опрокинуть бутылку «Абсолюта», словно бутылку газировки, что неминуемо закончится для него сердечным приступом. Свобода дороже! Впрочем, пока он не собирался раскрывать карты.