Даниэль Вайс - Зеро Варош: первый виток спирали

***

Весь оставшийся день Мари была погружена в собственные мысли. И все это время Джу лишь терпеливо ждал, стараясь ничем ей не мешать. Он не отвлекал ее никакими разговорами, но Мари, как ни странно, постоянно ощущала незримую поддержку, исходящую от него. Из-за этого девушке почему-то казалось, что Джу, в итоге, примет любое ее решение, к какому бы она ни пришла. И даже если она скажет, что решила остаться в больнице, чтобы дождаться прихода Энни, то он, возможно, только ответит ей что-нибудь вроде: «твое право, мышь», чтобы затем бесследно исчезнуть отсюда.

Какие бы сложные взаимоотношения у них ни были, Мари совсем не хотелось, чтобы он уходил, но, к сожалению, не она была сейчас тем, кто диктует условия сделки. У Джу были собственные правила, и он также, как и Джесс, продолжал о многом умалчивать, но Мари, все же, начала приходить к выводу, что уже немного привыкла к нему. Как многие люди, к примеру, с течением времени привыкают к трудному, невыносимому характеру кого-нибудь из родственников.

Несмотря на то, что в психиатрической больнице, в целом, соблюдается весьма жесткий распорядок дня, а в общем отделении имеются еще и чокнутые соседи, которые, также как и медики, могут запросто зайти в твою палату в дневное время, Мари сегодня никто особо не тревожил. Девушка словно попадала всем в слепое пятно, что заставило ее предполагать, что это тоже какие-то фокусы Джу, которые парень устроил для того, чтобы у нее было время спокойно и продуктивно подумать. И если это действительно обстояло так, то Мари была очень благодарна ему за это.

«Если этот мир ненастоящий, то это могло бы объяснить, в какой-то степени, как именно он это делает, – размышляла Мари, – Как могло бы объяснить и многое другое… Например то, почему ни Энни, ни Джоуи не видели Тэуса. Или то, почему шприц, торчащий в капельнице, вдруг бесследно исчез. Ну, а если рассматривать альтернативный вариант, то можно предположить две различные версии объяснения событий. По одной из них у меня окончательно съехала крыша, и я путаю между собой реальность и галлюцинации травмированного мозга. Это, в свою очередь, также может исчерпывающе объяснить все. Как исчезновение предметов и людей, которых, на самом деле, просто-напросто никогда не было, так и фантастические способности Джу, который, на самом деле, вовсе никакой не Джу, а лишь моя соседка по палате, которую я путаю в своей голове с каким-то вымышленным персонажем. Однако, если рассуждать логически, то можно легко опровергнуть данную версию, поскольку уже одно мое здравое рассуждение о том, что я чокнулась, как и о том, каким именно образом я путаю реальность и вымысел, указывает на то, что я вряд ли сошла с ума… Или нет? Разве реально сумасшедшие люди обычно не верят в собственные галлюцинации на полном серьезе, или я не права? Хотя, с другой стороны, принимая версию о том, что я вовсе не сошла с ума, я именно это и начинаю делать, то есть начинаю верить, что мои галлюцинации вовсе не галлюцинации, а лишь какая-то иная реальность, которая имеет логическое объяснение. Вот же блин…, – Мари начала с болезненной напряженностью тереть пульсирующий висок, – Интересно, моя проблема в том, что я слишком много думаю или в том, что я просто думаю как-то неправильно?».

Больничный парк, виднеющийся за окном палаты, казался Мари вполне реальным. И, вроде, там все оставалось также, как и тогда, когда они гуляли по нему утром. Хотя вопрос, на самом деле, состоял в том, могла ли Мари вообще доверять своим воспоминаниям? Ведь если каким-то образом незаметно подменить их, то она, подобно жителям фантастического Темного Города, даже никогда об этом не догадается.

Чтобы проверить спит она или нет, девушка больно ущипнула себя сквозь тонкую ткань пижамы за бедро. В ответ на это, прищемленная кожа отозвалась болезненным, обжигающим покалыванием, словно от резкого укола множества незримых иголок.

«А ведь, на самом деле, глупо доверять, на полном серьезе, такой сомнительной проверке, – с некоторой долей раздражения подумала она, – Если, к примеру, предположить, что я сейчас сплю, и мне снится, что я себя ущипнула, то почему мне, вдруг, не может присниться и то, что мне, в ответ на мои действия, стало больно?»

Размышляя таким образом, Мари постепенно пришла к невеселому выводу, что она попросту не знает, как могла бы достоверно проверить, является этот мир реальным или нет.

«Ну, а что касается второй из возможных версий объяснения событий, – вернулась Мари к предыдущим размышлениям, – То, исходя из нее, можно допустить мысль, что этот мир является вполне реальным, и я вовсе не сошла с ума, а лишь столкнулась с заговором какой-то большой группы людей, возможно религиозной секты, которая целенаправленно пытается меня убедить в том, что я чокнулась. Эта версия, на мой взгляд, является совершенно неубедительной, поскольку я не вижу абсолютно никакого смысла в их возможных мотивациях… Ну, хорошо, может я его не вижу просто потому, что я его не знаю… Но тогда как объяснить то, что слишком уж большое количество людей во всем этом должно быть замешано. Ведь получается, что в заговор втянуты не только люди из моего кошмарного сна, но и медперсонал двух абсолютно разных больниц и даже, что уже и вовсе неправдоподобно, моя собственная сестра! Ведь Энни тогда прямо спросила меня, зачем я избила Джоуи. Получается, что либо она, и вправду, не заметила там присутствия Тэуса, либо она мне врала, в целях соблюдения условий некоего неизвестного мне заговора…».

В ответ на эти мысли, Мари начала нервно хихикать. Поэтому бредовость последней версии не вызывала у девушки абсолютно никаких сомнений. Своей несуразностью она, как раз, больше напоминала бред сумасшедшего, страдающего сильнейшей манией преследования, в рамках которой даже тараканы следят за ним из кондиционера, а кошки во дворах о чем-то подозрительно переговариваются. Ну, или можно провести параллели с теорией мирового заговора, описанными Оруэллом паранойями, что за людьми наблюдают из телевизора, или какими-то прочими, невероятными в своей гротескности, версиями.

«Выходит, что самым правдоподобным является допущение, что этот мир всего лишь фальшивка, – пришла к окончательному выводу Мари, – Такая же, как и предыдущий, но только уже более сложная и многоцветная, – девушка задумчиво поковыряла слегка отставшую от подоконника краску, – Да уж… Таким образом недолго додуматься и до того, что любой мир является фальшивкой, и даже тот, в котором мы родились когда-то, а затем прожили всю нашу сознательную жизнь… И почему я вдруг вспомнила о пресловутом эдемском Древе? Вот так съел не тот плод, и понял что есть Добро, а что Зло, съел еще какой другой и внезапно осознал, что весь мир такая же неловкая фантазия Бога, как и все наши сны и вымыслы. Как там это было?… Как бы не вкусил Адам от Древа Жизни и не стал, в итоге, как один из нас, сказал Бог…».