Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

Поляша промолчала. Только головой кивнула в сторону, где все громче ревела девка.

— Живой? — Демьян будто окаменел. Заострился нос, огрубели скулы, под темной бородой залоснилась бледная кожа.

— Живой, — проговорила Поляша, не зная, правду ли говорит.

Правду. Мальчишка лежал под раскидистым папоротником. Рассеченный лоб покрылся кровавой коркой, еще сочившейся алым. Перебитый нос скривился, тонкие коричневые струйки подтекали из него. Дышал мальчишка через приоткрытый рот — рамка сколотых зубов, свистящий и хлюпающий вдох, болезненный, сдавленный выдох. Заплывшие глаза были прикрыты. Перепачканная в грязи и крови рубаха скрывала синяки и ссадины, но скособоченная грудь, дергающаяся неровно, с пугающим креном, выдавала сломанные ребра. Левая рука мальчишки вывернулась под острым углом. Кость порвала рукав и тревожно белела через кровавое пятно. Леся сидела рядом, поджав под себя ноги. Она легонько гладила мальчика по щеке и шептала беззвучно.

За спиной у Поляши сдавленно заскулил волк. Леся вскинула на него заплаканное лицо. В глазах у нее плескалась злая вода.

— Сдохнешь в канаве, — прошипела она. — Жижей болотной захлебнешься. Шишиги тебя обглодают. Зазовкам голову отдадут, будет с кем миловаться. Понял?

Холодные пальцы ужаса сдавили Поляше горло. Ненависть Лесиного проклятия коснулась ее на излете, но и того хватило, чтобы обжечься.

— Помолчала бы, — пробормотала она так тихо, чтобы девка не услышала.

А зверь все молчал, неотрывно глядя на истерзанного брата. Пот стекал по вискам Демьяна, дышал он часто, шевелил выпачканными пальцами, круглил рот, будто хотел сказать что-то, но не находил слов. Их и не было. Откуда взяться им, если под свежим папоротником лежит тело, захлебывается кровью, мучается, хрипит и стонет? Откуда взяться им, если этого не отменить? Все уже свершилось. Перевертыш стал зверем, а зверь этот смял обидчика да вбил его в землю, где лежать тому, пока не обернется гнилью мертвая плоть. Таковы законы леса. И нет им дела, что брат убил брата. Ни до чего им нет дела. И не такое видели эти сосны и этот папоротник.

— Ну, чего стоишь? — окликнула Поляша и дернула его за рукав.

Демьян медленно перевел на нее взгляд. Не узнал. Моргнул испуганно.

— Делать что теперь будем? — спросила она.

— Врача надо, — через силу проговорил Демьян. — У него сломано… Все сломано. — Дернул щекой, будто тошноту сглотнул. — Тут рядом. Больница. Туда его нужно. Скорее.

И рванул к брату. Потянул за целую руку. Лежка слабо застонал. Хрустнули перебитые кости. Из раны на лбу полилась свежая кровь. Леся ощерилась.

— Не трожь, — сказала, как сплюнула.

И волк отпрянул, мало что хвост не поджал. Не посмел спорить. Даже скалиться не стал. А девка уже на него не смотрела. Она впилась водяными глазами в Поляшу.

— Ты знаешь, куда его. Должна знать. Ты же сама умирала… А осталась в лесу. Как?

Поляша вздрогнула. Озноб пронесся от изрезанных ступней по хребту к голове. Знала бы она, какими силами тот, кто спит на дне озера, воротил ее с обратной стороны, не скакала бы по чащобе с болотом, чтобы сына спасти. Полетела бы, куда следует, сделала бы, что нужно. И зажили бы они счастливо. Черная лебедица и лебедок ее беленький. Только нет у нее ни карты, ни рецепта, ни знания тайного. Горькая правда жгла язык, готовая быть высказанной. Умирающий мальчик лежал на земле, уставшей пить родовую кровь. Листик стыл у материнской груди. Время утекало сквозь пальцы.

Поляша глянула на притихшего волка. Тот смотрел на нее, как на живую. Как давно уже не позволял ни себе, ни ей. Как на чудо. Как на спасение, за которым готов идти хоть на край леса, хоть в болотину самую. Правда на языке заледенела. Проглотить ее вышло легко.

— В озеро ему надо, — решительно сказала она, ободряюще глянула на Демьяна. — Не плачь, волчок, тут рядом. Окунем мальчишку в озеро, авось и вернется он. Я же вернулась. Донести бы его только.

И окаменела, ожидая, что ложь ее тут же раскроют. Ляжет она рядом с мальчишкой вся в черной, холодной крови. Но пришлая девка только кивнула ей молча, склонилась к Лежке, зашептала ему на ухо что-то свое.

— Донесу, — горячо вскинулся Демьян. — Живого донесу. Только покажи, идти куда.

— Покажу, — заверила Поляша. — Уж эту дорогу я знаю крепко. — Улыбнулась, только бы смягчить острый скол вранья.

Демьян шагнул к ней. Схватил повыше локтя.

— Спасибо тебе, — прохрипел он и отвел глаза.

В них предательски сверкало соленым.

… Возвращались они по бору, обходя болотину стороной. Демьян подхватил Лежку с одного бока, Леся — с другого. Между собой они не говорили, даже украдкой не переглядывались. Обмякший от боли и слабости Лежка разделял их, как ледяная стена, вроде и видно, но не пробить, и морозом тянет, и обжечься легко. Девка все шептала-перешептывала только ей известные слова, и все больше бледнела, но ступала крепко и осторожно, боялась растрясти ушедшего в забытие Лежку. Кровь подсохла на его лице, стянула кожу. От былой красоты, точеной и нездешней, не осталось ничего. Исказились черты, вывернулись кости. Демьян косился на брата, но тут же отводил глаза. Куртка его перепачкалась кровью, сбитые кулаки распухли, под глазами залегли глубокие тени, будто два оврага на смутном рассвете.

Поляша шла впереди. Оглядываться она боялась — все чудилось, что ложь ее раскроется, что лукавая помощь обернется большой бедой. Скрипнула под ботинками Демы ветка, а Поляша сжалась, ожидая тяжелого удара. Забормотала невнятно Леся, а Поляша застыла, прислушиваясь, уж не про нее ли шепчет волку прозорливая девка.

До озера оставалось всего ничего. Бор стал густым, запахло землисто и влажно, и тут же потемнело, холодок заструился по ногам. Поляша дышала глубоко и спокойно. Скоро-скоро она выйдет из проклятого леса, скоро вернет себе черные перья, обернется лебедицей, вернувшей себе дорогого сыночка. Только на пригорок подняться, только глянуть с высоты, как спускается вниз дорожка Хозяина. По ней он вел одурманенных ворожбой безумцев. Хилых, больных, не разумеющих, что с ними творится.

«Звать их нужно, Поляша, — говорил ей Батюшка. — Ласково-ласково, как я тебя позвал».

Поляша хмурилась — не любила вспоминать, как ушла из города и тут же забыла, кто была она и зачем. Никем не была. Низачем была. Все пустое. Поросло бурьян-травой. Ну и топь с ними. Со словами этими, что шептать надо, если хочешь к смерти привести хворых да безумных. Вон, девка пришлая тоже что-то шепчет. Уж не Хозяина ли приворот подслушала, пока под дубовыми корнями с ним кувыркалась?

Жгучая злоба вспыхнула в груди. Идти стало легче. Совесть прижглась, как рваная рана, свернулась кровь, обуглилось живое мясо. Это сейчас ей совестно, а как вернется сынок из топи, так сразу станет легко и весело. А до тех, кого болотные твари к себе утащат, нет ей дела. Что-то ее, Поляшу, живую еще, окровавленную и разорванную, никто к озеру не тащил, слезами не покрывал. Это спящий ее спас. Это он ее главной среди сестер выбрал. От лиха одноглазого уберег. Не дал ступить на людскую землю. Тропинку выстлал, чтобы на человечьих ногах успела дойти. Два шага осталось.