Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Спаси его, — дрогнувшим голосом попросила она. — Это важно. Очень. Нужно спасти. Я помогу. Чем скажешь. Не спрошу даже.

Так не просят о чужом. Так не просят о случайно встреченном в глухом лесу. Но она просила. О мальчике, что пах когда-то мукой и домом, а стал — кровью и болотиной. О мальчике, который помнил все, что видел он, все, что видели другие и успели ему рассказать. Так просят, когда больше ничего, кроме мольбы, не осталось. Так просят, крепко решив, что нет важнее этой самой мольбы.

Поляша отвернулась. Но молчания ее хватило, чтобы девка бросилась вперед, надсадно дыша. За ней потянулся волк. Между ними, как тряпичная кукла, безжизненно болтался мальчик, за которого не стыдно было и просить, и выть, умоляя. Поляша все ждала, когда зашевелится в ней вина. Но нет. Топкая тишь, шорохи и шелесты. О другом мальчике, что не успел ни полюбиться, ни запаха обрести, ни памятью обрасти, некому было просить кроме нее. Жаль, что на мертвые просьбы отвечают одни только мертвые. К ним Поляша почти уже привела живых. Волка, отдающего свое время по глотку за каплю. Да девку, решившую отдать ей все, что она попросит. Вот само и легло, кому первому в топь отправляться. Вот и ладно.

Зыбун показался в просвете редеющего сосняка, и Поляша поспешила к нему, оставляя позади все сомнения. Высокий рогоз лентами вился по земле, щекоча поросшую мокрым мхом сплавину спящего озера. От воды тянуло гнилой прохладой. Сокрытая багульником, вся — ковер сочной зелени и россыпи цветов, она таила в себе прожорливую смерть. Квакша ли всколыхнула воду, или кикиморка повела длинными пальцами, пуская ленивую зыбь? Цапля ли устало вздохнула в зарослях камыша, или лопатник истосковался без горячей кровушки? Может, шелест чуть слышный — шорох осоки на ветру, а может то зазовки шепчутся, решают, кто болотником новым станет? Мальчик маленький, теплый и мягкий? Или другого подождать, пожестче да погорше, а этого разорвать, испить да выплюнуть?

— Сюда! — бросила Поляша через плечо, подхватила драный подол савана и ступила на влажный, проминающийся мшистый ковер.

Под ногами всхлипнуло, жижа поднялась выше щиколоток. Поляша шагнула еще раз. И еще. Где-то по другую сторону жизни на нее смотрели маленькие и холодные глаза кабанихи, оставленной в болотине на съедение зазовкам.

«Куда идешь? — пахнуло Поляше в лицо немым вопросом. — Кого найдешь?»

Отвечать было нечего. Она дождалась, пока за спиной захлюпают многоногие живые шаги, и пошла дальше, загребая холодный ил. Плотный и жирный, он нехотя поднимался со дна, босые ноги вязли в нем, идти было тяжело. Лебединая суть так и просилась наружу. Вскрикнуть бы по-птичьи, подпрыгнуть, обернуться черными перьями и полететь. Все дальше и дальше. К лебяжьей поляне, туда, где ждут ее сестры. А может, и не ждут уже. Может, рябая Веста давно потеряла белый пух да обернулась главною из невест спящего.

За спиной плеснулось мутной водой, раздалось сдавленное бормотание. Демьян споткнулся о подтопленную корягу, взмахнул руками, чтобы не упасть. Обмякшее тело Лежки соскользнуло с его плеч и повалилось в воду. Поляша остановилась, но помогать не бросилась. Осталась смотреть со стороны, как пришлая девка падает рядом с Лежкой, тянет его из воды, а у того горлом идет кровь, вся в мелких пузыриках. Мальчишка захлебывался. Поломанные ребра кромсали его изнутри, мучили грудь, рвали то, что должно быть цельным. На сером лице Демьяна уже не прочесть было ни вины, ни горя. Он равнодушно смотрел, как девка барахтается в поплывшем зыбуне, беспомощная, словно кутенок, оторванный от мамкиной сиськи. И брошенный в голодную болотину.

— Отпусти его, — глухо попросил Демьян, обращаясь в никуда, в прозрачный озерный воздух, отравленный гнилью. — Он умрет сейчас. Не тягай. Не мучай.

Леся бросила на него пылающий ненавистью взгляд. Не ответила. Смахнула мокрые волосы с лица, грязная полоса перечеркнула щеку. И снова вцепилась в стонущего Лежку, потянула к себе, обхватила поперек переломанной груди и волоком потащила вперед. Пахло от нее остро и загнанно — потом, страхом и безнадежностью. Поляша поспешила выдохнуть ее запах, будто он мог притянуть к ней обреченность этих двух, ползущих по сплавине к спящей воде. Отвернулась и тут же забыла про них.

Хозяин леса бессильно сидел у ее ног и медленно погружался в ил. Демьян запрокинул голову, растрепанные волосы ушли под воду. Теперь ил, гной и грязь смердящих останков брошенных здесь безумцев обступали его, пропитывали одежду, холодили кожу, а он будто и не замечал того. Дышал тяжело, смотрел в затянувшееся мутной дымкой небо. Одну ногу он поджал под себя, а вторую неловко вытянул. Вниз по тяжелой подошве ботинка сползала жирная грязная капля. Поляше захотелось смахнуть ее пальцем. Она сжала кулаки. Тишина обволакивала все кругом. За ее границей девка тащила через ил безжизненное тело вдвое тяжелее ее самой. Там клокотали болотные твари, чуя горячую кровь. Там шумел ветер. Там лютовала погибель и зарождалась новая жизнь. Но между ними — битым волком и мертвой лебедицей — не было места ни звукам, ни шорохам.

— Ты зачем нас сюда привела? — первым не выдержал Демьян, сорвал веточку багульника, поднес белую головку к лицу.

Поляша попятилась, ожидая, что волк кинется на нее. Но тот лишь вдохнул поглубже пряный багульничий дух, выдохнул шумно, улыбнулся чему-то своему, нехотя оторвал глаза от неба и огляделся, будто и не смотрел еще по сторонам, не видел раньше, как мелеет пологий край озера, уступая место гнилой болотине. Поляша нащупала запрятанный сыновий листочек, сжала в ладони покрепче. Ее мелко трясло нервным ознобом. Столько идти, столько тревожиться. И вот они. Все по местам. Не хватает только последней силы. Озерная тут, дрожит в человечьем теле. Лесная тут, глядит волчьими глазами на дело рода своего. Болотных тварей дождаться осталось. Идут уже, плывут, ползут, тянут лапищи, волочат брюхи. Лишь бы волк их не почуял, лишь бы не сбежал.

— Знаешь, что здесь? — спросила Поляша онемевшими губами.

Демьян покачал головой.

— Никогда на этом берегу не был. Вон с того, — он кивнул через сонное озеро на темнеющий песочный обрыв, — ты меня в воду утащила. А что здесь… Не знаю. Сюда нас Батюшка не водил.

— Нас, может, и не водил, а безумцев к тому берегу нечего было гнать, только к этому.

Глянула на Демьяна — тот слушал внимательно. Не смотрел больше по сторонам. Каждое слово ее ловил с жадностью, с какой прежде целовал ее всю, до мельчайшей родинки. Хорошо.

— Сюда он их вел. Через лес, по своим тропам. Ты их небось и не знаешь.

— Не знаю, — легко согласился он. — А ты, я гляжу, теперь совсем лесной стала.

— Я в лесу умерла. Мне он теперь и дом, и господин, и могила.