Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

«Зазовка, — подсказала Олегу неутомимая память. — Это была зазовка».

Видать, кто-то говорил о ней, а Лежка услышал. Если постараться, он смог бы вспомнить тот разговор. Но какая с того польза? Какой прок? Помни хоть шорох каждой ветки в чаще — если она тебя не принимает, то не стать тебе лесу своим. Никому не стать, никогда, нигде.

— Разними их! — крикнула пришлая девица, странная в своем безумии, опасная в остроте зорких взглядов, и Лежка послушался, он привык слушаться женщин леса.

Разнял, повалился на траву вместе с теткой, пока Матушка пыталась вдохнуть пережатым горлом.

— С-сука! Что натворила… — Глаша сбросила с себя руки сына и сумела подняться. — Ты понимаешь хоть, что?

— Получше тебя!.. — Голос Аксиньи совсем осип. — Я Демушку вернула, Хозяина нашего… Он сейчас сюда придет…

Глаша прижала ладони к щекам.

— Совсем спятила, сестрица… Болото не отдает своего, не меняет… Никого не слушает.

— Это тебя оно не слушает, старая ты дура. — Аксинья попыталась пригладить растрепанные волосы, стряхнула комья грязи, облепившие подол. — А я Матушка всему, что здесь живет.

— Живет! А болото мертвое. — Глаша вздрогнула всем телом. — И сыночек наш… Степушка… — Всхлипнула, зажевала губами, вот-вот зарыдает, но сдержалась, только шагнула к сестре. — Коли тварь эта тебя слушает, вели ей вернуть мальчика!

Аксинья быстро приходила в себя. Даже не взглянув на подступившую к ней старуху, она только плечом дернула и принялась заплетать волосья в косу. Лежка застыл, наблюдая, как медная с серебром копна послушно вьется в длинных сухих пальцах Матушки. Он чувствовал, что в этих ее движениях — спокойных, мерных, — скрывается ворожба, но не мог противиться тому. Слишком уж послушно утихло в нем сердце, забилось ровно, в такт дыханию. И спать захотелось, и приятная тяжесть разлилась по телу.

— Прекрати! — крикнула Глаша, дергая сестру за локоть. — Мне твои космы что с гуся вода, перед мальчонкой красуешься?

Аксинья фыркнула, но руки опустила, волосы рассыпались по плечам, а Лежке опять стало холодно и тревожно.

— Кто ж виноват, что сынок твой никчемный такой вышел?

— Скажешь, не ты? — Глаша бросила на сестру злобный взгляд, обтерла сбитые руки о фартук и подошла к краю поляны. За ней начиналась топкая жижа молодого болота. — Вот так подарочек, вот так близенько подошло, проклятое…

— Твоих детей я не травила, — проговорила ей в спину сестра.

— И то хлеб. — Не оборачиваясь, старуха поманила ее пальцем. — Иди вот, погляди, чего дозвалась… — Аксинья приблизилась. — А ты… — Теперь корявый палец указывал на Олега. — Бери девку и возвращайтесь в дом… Не след там Стешку одну оставлять в такую ночь…

Лежка не сразу понял, что обращаются к нему. То, как мирно тетки теперь стояли рядом, по старинке ворча друг на друга, будто и не было жестокой драки, поразило его больше тени и болота, так внезапно появившегося на краю лобной поляны. Потому он застыл, не веря своим глазам, а Глаша и повторять не стала — потянулась к сестре, начала шептать ей что-то неразборчивое. Лес высился над ними, спокойный и уверенный, что все идет своим чередом.

У Лежки даже горло перехватило: он закашлялся, не понимая до конца, что душит его — страх, слезы или смех, а потом оглянулся, уверенный, что позади него стоит девка, Леся, кажется. Топчется на месте, тянет подол к коленям да озирается кругом. Вот она-то, пришлая, чужая, не привыкшая к роду и лесу, должна разделить его удивление. Олег уже представил, как они будут идти вместе, делясь увиденным и пережитым, вдвоем ведь любой груз легче. А потом вернутся тетки со Степушкой, и как-нибудь да все они заживут. Может, и девка тут останется. А может, его отпустят в город вместе с ней, проводить, чтобы не заплутала. Коль Демьян вернулся, что ж ему сиднем сидеть?

— Пойдем, — позвал Олег, оборачиваясь к Лесе.

Но ее не было. За спиной Лежки раскинулась полянка, а дальше — кусты боярышника, через которые они пробирались, спеша на выручку брату. А дальше был лес. Всюду был лес. Осины, сосны, дубы, ясени. Мох, трава, кудрявый папоротник, жимолость с синими ягодами, похожими на маленькие ноготки. Но никакой девки. Как могла она исчезнуть в лесу с ее испуганными глазами, растрепанными космами, тонкими щиколотками и разодранной ногой? Куда понесло ее, глупую? Какой зверь уже полакомился сладким мясом, похрустел косточками?

Олег кинулся на край поляны. Осинка, стоящая там, печально зашумела листвой.

— Леся! — крикнул он, но чаща заглушила голос.

Ветер качал кроны, лес жил своей дремучей вековой жизнью, он даже не заметил, как растворилась в нем еще одна душа. Олег заозирался, но помощи ждать было неоткуда. Тетки о чем-то взволнованно шептались, верная Стешка осталась в доме. И только от него, от безвольного Лежки, зависело, вернется ли пришлая девка в город, если она, конечно, уже не померла.

«Вот потеряешься в лесу… — спрашивал его Батюшка, усаживая на колено, — что кричать будешь?»

Олег пыжился, морщился, подыскивая слова, но молчал. Его всегда пугали вопросы о лесе. Это старшие дети плутали там, зная каждое дерево по имени, для Лежки мир за границей поляны был неизведанным и страшным местом. Матушка с тетками ругали его за трусость, Демьян с Феклой дразнились, только Батюшка и учил мальчишку лесу, жаль, что рядом его почти не бывало. Но это правило Олег запомнил крепко.

«Ну-ка, ты же знаешь, скажи! — улыбался Батюшка. — Что кричать будешь?»

«Ау…» — заливаясь жаром, отвечал Лежка.

И Батюшка ласково гладил его по голове.

«Правильно, сынок, ау».

Лежка никогда не терялся, да он в чащобу-то и не ходил. Дом, печь, горячий хлеб, скотина и куры. Зачем ему дремучий лес, когда и так дел полно? Но теперь от него зависела жизнь потерявшегося в лесу.

— Ау! — закричал Лежка. — Ау!

Вначале все стихло от удивления. Потом зашумела осинка, передала его крик сестрице, стоящей рядом. И так, от дерева к дереву, зов человеческий рассекал чащу, чтобы плутающий в ней нашел дорогу обратно.

— Ау! — кричал Олег, всматриваясь во тьму. — Ау!

Он замерз и обессилел, горло саднило от боли, но зов продолжался, пока в зарослях боярышника не захрустели чьи-то шаги.

— Ау! — еще громче крикнул Лежка, бросаясь вперед.

Он прорвался через кусты, чуть не упал на скользком мху, зацепился рубахой о корягу и не глядя обхватил пришлую девку руками, обнял, прижал к себе. На мгновение он почувствовал, как дрожит ее окоченевшее тело, как тяжело и испуганно она дышит, прикоснулся губами к ее волосам, пахнущим незнакомо, горько, опасно, и этого хватило, чтобы жар сердца разлился по телу тяжестью, дурманной Матушкиной ворожбой.

— Леся… Куда же ты? — бестолково залепетал он, сам не понимая, что творится с ним, извечно спокойным. — Я обернулся… А тебя нет! Нет тебя! Куда же ты?