Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

Первым обернулся тот, кто носил на себе рога оленя. Ломкая шея склонилась, голова была слишком тяжелой для нее. Леся поняла, что перед ней девушка — высокая и хрупкая, измученная бесконечной ночью и холодом оврага.

— Мы вам не враги, — выпалила Леся, разглядывая темное пятно перед собой в поисках девичьих глаз. — Мы просто шли мимо. Нам нужно. Пропустите…

Голова покачнулась, во тьме блеснуло влажно, но без сочувствия.

— Наша земля, — ответила олениха. — Ни Хозяина, ни рода. Наша.

— Мы заплатим. — За спиной Леси зашевелилась мертвая, поднялась на ноги медленно и опасливо.

Из пасти волка вырвался скрипучий смешок. Человечий. Нет никаких чудовищ, нет перевертышей. Люди. Сумасшедшие люди. Леся даже плечи расправила. С чужим безумием справиться легче, чем со своим. С ним можно сжиться, если играть по правилам. Нелегко, но возможно. Уж она-то сумеет, неважно помнить, почему, главное верить, что ей это под силу.

— Ничего вашего нам не нужно, — прорычал волк.

Третий всхрапнул и повернулся к ней. Кабанья морда смотрела яростно и тупо, но в глубине пасти мерцали злобные угольки глаз. Человек, скрытый под маской, пылал ненавистью. Леся чуяла его жар, ослеплявший каждого, кто смел приблизиться. Не приказывать ему нужно было, а просить. Но мертвая потеряла нюх от страха.

— А коль не нужно, так дай пройти, зверь!.. — процедила она, оттолкнулась от камня и сделала первый шаг.

На второй времени не хватило. Кабан уже схватил ее за шею, притянул к себе, задышал хрипло, давясь злостью.

— Сдохнешь первой, лесная девка, первой-первой сдохнешь!

— Пусти! — мертвая забилась, как выброшенная на берег рыбина. — Ослеп, что ли? Не чуешь, кто я?

Кабан шумно втянул воздух, но руку разжал. Мертвая повалилась на землю, закашлялась.

— Падаль, — бросил кабан, повернулся к своим, обтер лапищу о холщовую штанину. — Совсем дохлая… Принесло болотом нам в наказание.

И тут же будто уменьшился, сжался в плечах, остыли угольки ярости, припорошило пламя злобы.

— Мы уйдем, прямо сейчас уйдем, — тихо, но уверенно сказала Леся. — Поднимемся с вашей земли, выберемся наверх и никогда больше…

— Никогда, — оборвал ее волк и потянулся к поясу. — Потому что мертвые здесь не ходят. И вы не станете.

В темноте его кинжал вспыхнул ледяным разрядом. Холодная сталь разорвала полотно ночи, и та зашлась в страхе и предвкушении.

— Мы заплатим, заплатим. — Леся заслонилась руками, попятилась. — Не надо, пожалуйста, мы заплатим…

— Что ты можешь дать нам, девочка? — мягко спросила олениха. — Что за ценность несешь ты через нашу землю?

Денег у Леси не было. Да и зачем они тем, кто живет на дне оврага, пряча лица под звериными мордами? Не было ничего. Только рубаха с шароварами, шаль, старые ботинки. Под грубой тканью отчаянно билось сердце, даже тесемка, висевшая на шее, вздрагивала в такт. Леся хлопнула себя по груди, нащупала острый край оберега. Медуница! Сладкая, тягучая, бесстрашная. Медуница. Слава Матушке, собравшей ее, слава глупому мальчику, подарившему ее чужачке.

— Вот! — Леся готова была рассмеяться от облегчения.

Она потянула тесемку и вдруг поняла, что все это время сжимала в кулаке гроздь рябины. Ягоды помялись, окрасили ладонь алым соком, будто кровь застыла в переплетении линий жизни. Леся встряхнула рукой, багряная россыпь упала на землю. И в тот же миг ахнула, отпрянула олениха, опустил кинжал волк, даже кабан закряхтел, завозился, отступая в сторону.

— Зови сову, — бросил волк, не спуская с Леси цепкого взгляда.

Олениха сорвалась с места и скрылась в темноте, будто и не было. Мертвая проводила ее насмешливым фырканьем.

— Что, ягодок испугались, дети леса? Коли ваша земля, чего бояться?

— Откуда?.. — спросил волк.

Мертвая зашлась каркающим смехом.

— С болота, вестимо.

— Не с тобой говорю, — рыкнул на нее волк, шагнул к Лесе, но притронуться не решился. — Где взяла?

— Ягоды?

Она все не могла понять, какое из правил нарушила, чем удивила так, что сделала. Отчего ветер вдруг поменялся, ярость затихла, отступил страх. Даже темнота поредела. Даже туман рассеялся.

— Ягоды.

Из-под волчьей маски на Лесю смотрели голубые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Глубокие, водяные, женские. Не волк — волчица осторожно подбиралась к ней, пробуя землю перед собой, будто та могла обернуться топью.

— Так рябинки на краю оврага… — Леся сбилась, прочистила горло. — На краю оврага растут.

— Не растут. — Косматая голова покачнулась. — Как болото пришло, так и не растут…

Сердце пропустило удар и тут же забилось. Все быстрее и быстрее. От внезапного страха перехватило горло. Леся заметалась, до боли всматриваясь в темноту. Края оврага нависали над ними — скользкие, блестящие от мокрой глины, поросшие жесткими ветками волчьего лыка. Лысый обрыв равнялся с ночным небом, далекий и безжизненный. Только верхушка сосны, чьи корни прятали, да не уберегли Лесю, виднелась поверх. И никаких тебе переплетений рук и резных листьев, никаких тебе тонких стволов и гроздей спелых ягод. Но Леся помнила, как скользила молодая кора под ее пальцами, как пахло жизнью, как грело спокойствием.

— Были… Они были… — шептала она.

— Вижу, что были, — ответила ей волчиха, поднимая с земли красную ягоду. — Не верю, но вижу.

…Ждали они в молчании. Только чуть слышно постанывал Лежка, так и не поднявшийся с земли. Под цепким взглядом волчицы Леся присела рядом, устроила его голову на коленях, прикрыла от насмешливых взглядов шалью. В ответ шевельнулись веки, задрожали ресницы, но глаз Лежка не открыл. Его бил крупный озноб. Леся дотронулась до лба — горячий и влажный, от удара ли, от пережитого ужаса или от леса, в который не нужно было уходить ему, Лежка вспыхнул лихорадочным жаром.

— Ничего… — зашептала Леся, перебирая его выпачканные во влажной грязи волосы. — Заживет и это, все заживает, весна наступает, капель сойдет… И все пройдет, слышишь?

Лежка сонно вздохнул и открыл глаза. Шаль надежно спрятала его пробуждение.

— Спи, — попросила Леся одними губами. Лежка опустил веки, замер, покорный настолько, что почти уже мертвый.

Волчица подошла ближе, наклонилась, втянула влажный воздух, распробовала его. Под ее ногами в грубо сшитых кожаных ботинках без твердой подошвы земля почти не приминалась, будто на ней и не стояло чудище в звериной маске.

— Жить будет, — сказала она, обращаясь к Лесе, но взгляд на нее не подняла. — Только хилый он, не лесной. Зачем такой в пути?

У камня насмешливо фыркнула мертвая, но голос подать не решилась. Рядом с ней, пылая раскаленной злобой, топтался кабан, готовый в любой момент броситься, пережать горло, выдавить жизнь по медленной капле.