Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Волчонок мой, зверенок, — повторяла она.

А Демьян спал. Никогда еще он не был так счастлив. И никогда уже таким ему не бывать. Долгими ночами в общаге он все пытался воскресить в памяти запахи, звуки, прикосновения. Ничего не осталось. Только холодные пальцы на раскаленном лбу. И голос — нежный, сонный еще, тревожный и жалостливый.

— Волчонок мой, зверенок.

Давно уже нет того зверенка, канул в небытие волчонок. Остался один Демьян — патлатый, неуместно городской, укушенный болотной шишигой, и волк — настоящий зверь, серый, с подпалинами на впалых боках, с поднятой в ярости холкой, с дрожащей губой над желтыми клыками. Настоящий боец, воин бесконечных схваток с лесом и болотиной. Вон, шрам через всю морду, и ухо перебитое порвано.

Воздух застрял в горле, Демьян с трудом сглотнул, внутри него забрезжила надежда.

Ухо. Рваное ухо. Кутенком еще рванулся из материнской пасти и порвал. Друг сердечный. Смешной волчок. Молодой зверь. Тащил его из пруда, лаял смехом. Рваное Ухо. Не может быть. Сколько лет? Не живут столько в чаще драчливые волки.

Но по дрожащей внутри вере, внезапному наитию Демьян узнал его — старого товарища. Подался вперед, улыбнулся даже. Волк припал к земле, зарычал утробно и низко. Позади него, спрятавшись за кустом бузины, жалобно скулил щенок. Демьян попятился, прижался спиной к перекореженному стволу безымянного дерева. Силы в нем не было, не выпить их, чтобы встать в полный рост, щелкнуть пальцами, прогоняя зверя. Сам увяз, хорек глупый, сам и выбирайся.

Если бы можно было перекинуться в волка. Если бы это хоть когда-нибудь получалось на самом деле. Не странным мороком опоенного отравой рассудка, а шкурой на звериной плоти. Смутные обрывки долгих ночей в волчьей стае, когда человеческое отступало, давая место звериному, невозможно было прокрутить в памяти. Но Демьян знал твердо — в волка он не перекидывался. Только начинал походить на него — силой рук и ног, крепкостью зубов, твердостью шкуры. Что-то менялось в нем, оставляя обличие прежним, и волки чуяли в нем своего.

Плошка травяного питья. Три полных глотка горечи волчьей ягоды да звериной травы. Много ли, мало ли? Наговор ли Матушки? Вера ли в его непреложную силу?

— Я — волк, — чуть шевеля губами, проговорил Демьян, глядя в залитые яростью глаза настоящего волка. — Я — твой брат. Мы росли в одной стае. А потом я ушел, должен был. Но остался волком. Остался братом. Стаей остался. Я — волк.

Зверь перед ним оскалился, завозился, подыскивая опору, чтобы броситься на чужака.

— Я спас твоего щенка. Как волк спасает волка. Я — волк. Волк — я. Свой. Свой, не рычи. Свой я.

Мутная слюна капала с клыков на траву. Зверь ничего уже не видел, ничего не слышал. За ним испуганно возился кутенок.

— Я — волк, — сказал щенку Демьян, заставляя голос потеплеть. — Я спас тебя от твари. Я — волк. Я пришел, я спас. Как волк волка.

Кутенок выглянул из куста, только черные глазки блеснули влажно и насторожено.

— Подойди сюда, — позвал его Демьян. — Братья, верно? Как волк с волком.

Щенок послушно выкатился из бузины. Взлохмаченный и мокрый, он больше не скулил, только хвост прижимал к лапам. Зверь покосился на него, повел носом.

— Твой щенок. Я спас его. Ты не спас, а я спас. Как волк волка.

Кутенок обошел отца стороной, приблизился к Деме, задрал тяжелую голову, посмотрел без страха.

— Большой. Храбрый. Вожаком станешь, — похвалил Демьян, с трудом отлепил спину от дерева.

Зверь дернулся к нему, но не прыгнул. Губа медленно накрыла зубы. Он втянул воздух, помотал головой, будто сам не верил, что человечьим духом над болотиной больше не пахнет. Загривок опустился, пригладился. Волк смотрел на Дему, не отрывая умных глаз.

— Узнал, стервец? — сдерживая облегчения, спросил Демьян.

Рваное Ухо фыркнул, подошел ближе, наклонил голову и подставил лоб под руку. Демьян осторожно прикоснулся к влажной шерсти. Опасный зверь оставался опасным зверем, даже если принял тебя за своего.

— Паршивец, вон какой стал… — бормотал Демьян, зарываясь пальцами в серый мех. — Заматерел! Вожак, небось, а?

Волк утробно ворчал, уже неопасно, так, для вида. Щурил глаза, дышал глубоко и часто, впалые бока облепляли ребра. Вспоминал. Голодные годы пролегли между прощанием и встречей. Пока один просиживал штаны на парах, второй клыками вырывал у засыпающего леса право жить. Вина полоснула Дему наотмашь. Захотелось прижаться к побитому жизнью боку старого товарища, облапить его могучую шею, вдохнуть песий дух и рассказать ему все, что успело приключиться. Но Рваное Ухо не был настроен на долгие беседы. Он попятился, задрал голову и вцепился в Дему тяжелым взглядом. У его лап возился позабывший все тревоги кутенок. Но большой зверь ничего не забыл, в его глазах читалось настороженное ожидание. Мол, вот он ты — человек-не-человек, носитель большой мудрости, наследник большой силы. А вот он я — волк, вожак, житель леса. А вокруг нас болото чавкает. Так может скажешь мне, кто виноват в том? И что с этим, брат мой, ты будешь делать? Перебитое, разодранное ухо повисло серым лоскутком, но второе подрагивало от нетерпения.

— Послушай, — начал Демьян, сам не зная, что хочет сказать. — Батюшка мой… Хозяин леса. Умер он.

Волк нетерпеливо повел головой, мол, знаем-слышали. Ни тебе сочувствия, ни скорби. Сложно давить на жалость, когда перед тобой вожак волчьей стаи и про жалость ему известно немного. А что известно, то не по твою честь, хорек вонючий.

— Я вернулся. Помнишь, как уходил? — Голос дрогнул, волк недовольно зарычал.

Тихо-тихо, драная ты ворона, расплачься еще перед ним. Вспомни, как шумел лес, как вторил он последние стоны Поляши, как судорогой свело тонкокожие березовые стволы, как вмиг пожухли и опали листья их и сережки. Вспомни, как рванул через чащу, не разбирая дороги, а Рваное Ухо — молодой еще, поджарый волк, несся рядом до границы родовой поляны, стремительный, словно серая тень, ловил твой взгляд, тряс головой, не зная, как помочь другу, не ведая, что ничем уже не поможешь. Поздно. Свершилось все. Увековечилось.

Демьян сглотнул, прочистил горло, волк смотрел внимательно и цепко. Выжидал.

— Я уходил, но теперь вернулся. Хозяином. Чуешь?

Рваное Ухо втянул воздух. Верхняя губа приподнялась над зубами, но рычать не стал. Что-то он почуял, но не Хозяина.

— Вещица одна. Важная. Потерял. — Демьян старался говорить короткими емкими фразами, чтобы зверь понимал их, и сам дивился, насколько яснее становилось случившееся.

Мир людей полон слов. Длинных, избыточных и пустых. Люди говорят — постоянно, без продыху. Бормочут, лепечут, восклицают. Лгут. Придумывают и надумывают. Сочиняют небылицы, отрицают истину. Сокрушаются. Нагнетают. Шепчут, кричат, бормочут вполголоса, шипят сквозь зубы, не шевеля губами, захлебываются речью и цедят ее тяжелыми каплями. Они облекают в слова все, до чего дотягивается воспаленный вечной их болтовней рассудок. Горе, страх, зависть, надежда, страсть. Все имеет название и тысячу определений. Люди спорят, люди скандалят, люди рассказывают о спорах и скандалах другим людям. Мир полнится словами. Сам мир стал клубком слов. Сами люди и все, из чего они состоят — слова, одни только лишь слова.